Книга Тени черного леса - Алексей Щербаков

Тем временем пейзаж еще более повеселел. Вдоль дороги потянулись виллы, многие из которых были совсем целенькие. Судя по стоявшим вокруг домам, это раньше был район, в котором проживали богатые люди. Здесь жизни было побольше. Чувствовалось присутствие армии. У домов стояли «виллисы» и «студебекеры», на улицах и во дворах то и дело мелькали солдаты и офицеры.

…Комендатуру Мельников узнал издалека, хотя никогда до этого в Кенигсберге не был. В этом не было ничего необычного. Армейские порядки всюду одинаковы. На фронте при наступлении начальство занимает себе самую лучшую захваченную землянку, в занятом городе — самый хороший дом. Так что Мельников не удивился, когда «виллис» причалил к большой и очень красивой вилле, которая даже осколками была не покорябана.

Комендант послал их сразу к своему заместителю по интересующей части — сухощавому немолодому очкастому майору, который напомнил Мельникову учителя математики. Хотя — может, он до войны и был учителем?

— Слушаю вас, товарищ капитан, — ответил он строго по уставу в ответ на приветствие Елякова.

Сергей за время службы успел подметить: интеллигенты, занесенные войной в армию, почти четко делились на два типа. Одни никак не могли привыкнуть к особенностям армейской службы и специфических отношений. Они могли отлично воевать и совершали подвиги — но все равно выглядели штатскими, случайно одевшими военную форму. Многие так до конца войны и не выучились командному голосу, тому непререкаемому приказному тону, без которого армия немыслима. Ведь что есть субординация: я начальник — ты дурак. Ты начальник — я дурак. Но попробуй, повоюй иначе. В Гражданскую, говорят, попробовали строить отношения в армии по-иному, да после того как белые изрядно намяли холку красным отрядам, — все вернулось на круги своя.

Другие же попавшие в армию интеллигенты быстро входили во вкус внешней стороны армейской эстетики — китель без складочки, четкие фразы, стройная красота устава. Все эти армейские особенности такие люди порой доводили до крайности.

Так вот, майор был, видимо, из второй категории. Выглядел он безупречно — идеально выбрит, китель сидел как влитой — хоть ставь в пример новобранцам.

Однако, услышав суть дела, майор тут же сменил свой «уставный» тон на более штатский. Не дослушав, он махнул рукой:

— Товарищ капитан, вы понимаете, о чем говорите? Да, у меня есть приказ всячески вам содействовать. Но ведь есть границы возможного! Бункер! Да вы хоть представляете, что творится в этом городе? Вернее, под этим городом? Да тут, куда ни сунься — всюду бункеры! Я пленных расспрашивал и местных жителей… Картина получается — здесь под землей такого нагорожено, что сам черт не то что ногу, голову сломит! Подземные склады, подземные убежища, подземные заводы, подземные лазареты… На много этажей под землю. Кенигсберг ведь всегда был крепостью. Тут не один десяток лет всю эту чертовщину сооружали. Многие объекты заминированы. И, что самое главное, никакой документации на это нет. Пока нет, по крайней мере. Немцы все с собой утащили. Или припрятали. Может, в Берлине найдут… А может, и не найдут. Вы форты видели? Так все они соединены подземными ходами. И в городе… Лабиринт. Притом — все заминировано. Да мы туда и соваться боимся[56]. У меня не хватает людей, чтобы разминировать хотя бы порт, вокзал и другие стратегически важные объекты…

Майор замолчал и снова безнадежно махнул рукой. Так разговаривать с представителем «органов», как правило, не решались и генералы. Но то ли сапер расслабился при виде «своей» саперной формы, в которую был облачен Еляков, то ли у человека и в самом деле наболело. Действительно, неудобно как-то жить, сознавая, что под твоей задницей накопано черт знает что, где может храниться все, что угодно. И ты ничего поделать не можешь.

— Товарищ майор, я ведь пришел не с пустыми руками. Мы сумели добыть некую схему.

— Схему подземных сооружений?! — Майор аж подпрыгнул на стуле.

У него был вид человека, которому сообщили, что он вдруг выиграл главный приз в лотерею.

— К сожалению, нет. Точнее — не всех поземных сооружений. Только интересующего нас объекта.

Капитан положил перед майором документы, обнаруженные в доме Йорка.

Майор подался вперед, у него аж очки засветились. Мельников решил, что перед ними все-таки не учитель, а, наверное, какой-нибудь ученый. Настолько главный сапер загорелся при виде хоть и частичной — но разгадки тайны.

— Где вы ее взяли? — возбужденно спросил он и тут же себя одернул: — Ох, простите, это, наверное, тайна…

— Особой тайны тут нет. Мы нашли ее у одного немецкого военного строителя. Но он убит.

— Но значит, могут найтись и другие…

Изучив со всех сторон схему, майор достал из ящика стола большую немецкую карту города, испещренную какими-то пометками, сделанными цветными карандашами.

— Так, это примерно где-то здесь. А, вон и дом, указанный в документе. Товарищ капитан, вам, возможно, и повезет. Этот дом по каким-то причинам уцелел. Таких в центре — всего два или три. Так что… Есть надежда, что вам не придется разгребать развалины, чтобы добраться до шахты. Я дам вам четверых саперов. Больше никак не могу. Но это очень опытные люди.

— А если все-таки потребуется рабочая сила?

— Тут все дело в питании. Я могу привлечь местных жителей, они охотно пойдут, если с ними расплатиться продовольствием. Или, по крайней мере, обедом. Немцы бедствуют, так что трудностей не будет. Но у нас лишних продуктов нет. Кормить местных жителей как-то никто не рассчитывал…

— За пару сотен дневных рационов я сумею отчитаться.

— Тогда нет вопросов. Если на ваше дело можно списать выданные пайки — то я нагоню сколько угодно людей.

Мельников не очень понял, о чем разговор, но капитан ему потом объяснил. Не так-то много было у армии лишнего продовольствия. Поэтому местное население снабжали не то чтобы очень. Исключение было лишь для тех немцев, кто работал. Их кормили по армейской норме. Так что если капитан имел соответствующие полномочия, чтобы расходовать тушенку из армейских запасов — то «негров» арийского происхождения ему могли обеспечить сколько угодно. Местные жители голодали — и, задрав штаны, бежали, когда им предлагали работу.

11 июля, Кенигсберг

Четырехэтажное здание из обычного тут темно-красного кирпича, казарменного вида, находилось недалеко от левого русла Прейгеля. Это был, можно сказать, самый что ни на есть центр. На берегу реки когда-то была шикарная набережная, от которой теперь остались лишь груды гранитных глыб, размолоченных многочисленными снарядами, бомбами и минами. Наискосок виднелся остров, на который раньше вели мосты, — но теперь от них остались лишь мощные каменные быки, нелепо торчащие из воды посреди реки. Мосты взорвали сами немцы — но это им не помогло. Зато на острове одно сооружение сохранилось практически полностью. Это был огромные мрачный и унылый собор. Видимо, он имел такие толстые стены, что его не брали ни снаряды, ни бомбы — поскольку на нем видно было множество следов от попаданий. Окрестным домам повезло меньше — тут, как и всюду в центре, были сплошная разруха и запустение.