Книга Тени - Елена Колесник

КРУГ подходил к концу. Все попытки отыскать торговца странностями ни к чему не привели. За это время Горхиарх почти привык к постоянному чувству голода, и оно уже не доставляло ему столько неудобства, как раньше. Холодное, трезвое равнодушие царило в его душе. Лекари со всей Империи съезжались, чтобы облегчить его страдания, вернее сказать, страдания его Всеобъемлющей матери.

Сам он уже не слишком страдал и смирился со своей болезнью. И лишь по вечерам скитался он по ОКРАИНЕ в поисках неуловимого торговца. Лихорадочный жар охватывал его и гнал бродить в сумерках по узким улицам.

На далекой планете, находящейся во власти сорока восьми законов, на самых задворках Вселенной одиннадцатилетний мальчик вновь и вновь боролся с цифрами, пытаясь доказать великую теорему Ферма. Он не знал, справится он или нет. Впрочем, он даже об этом не думал. Его привлекал сам процесс. Тихая радость раздвигала его губы. Трепетная, мерцающая, как слабый свет радость кружилась вокруг него волшебным роем крохотных звезд. Радость разливалась в цифрах и символах. Они беззвучно сталкивались, распадались, набегая один на другой, струились, раскачивая немые колокольчики невидимых волн. Как мог он знать, что какой-то торговец странностями из неведомого, невообразимого мира делает маленькие конфеты из этой тихой, еле заметной радости.

Горхиарх часто приходил в ЗАПОВЕДНИК МУДРЫХ КАМНЕЙ и проводил там долгие часы, пересаживаясь с одного камня на другой. Императрице не нравилось это увлечение младшего сына, но, принимая во внимание его странную затяжную болезнь, она старалась не замечать его отлучек, и не заостряла на этом внимание двора. Горхиарх садился на камень, сливался с ним и слушал его голос. Камней были тысячи, даже тысячи тысяч, и они все время перемещались, так что он никогда не помнил, сидел ли он уже на этом камне или нет.

– Преисподняя расширилась и без меры раскрыла пасть свою.

Горхиарх пересел на другой:

– Время есть, время было, но времени больше не будет.

Он почувствовал запах, тот самый. Быстро спрыгнув с камня, Горхиарх побежал на этот запах, гонимый нестерпимым голодом.

Торговец странностями сидел на одном из камней и сосал конфету.

– Ух, ты! Какой голодный! На вот, возьми конфетку. Он протянул Горхиарху леденец.

Горхиарх быстро положил конфету в рот. Тягучий, густой аромат.

Тихая радость разлилась по телу. Он чувствовал, словно какая-то сила снимает с него так долго мучавший его голод – с такой же легкостью, как снимают с плода мягкую спелую кожу. В потоке света, внезапно хлынувшем из него, он увидел лучезарную клубящуюся массу звездной пыли, на которую искрящимися струями проливался его голод. Всем своим естеством он ощущал, что в этом ослепительном водовороте зарождается что-то новое, невообразимое и трепетное. В оцепенении чувств он ждал, когда чарующий туман рассеется, и откроется то, что за ним скрыто.

Новый с иголочки мир.

– Еще. Еще конфет. Он быстро протянул торговцу руку, не в силах оторвать глаз от буйства света и форм.

– Да на, возьми все, если так нравятся. Это чудесные конфеты.

Совсем недалеко от счастливого Горхиарха два неприметных камня вели вялый диалог:

– Великая вселенская жрачка.

– Все друг друга едят.

– Да, и многое случается в этом странном и непостижимым мире только лишь потому, что требуется жрачка определенного качества.

– Полегче, профессор, не жрачка, а вибрации.

– Ну, вибрации. Какая разница, как назвать жрачку».

Дальше следовала приписка: «Примечание автора». Я мысленно улыбнулся. У Киры этого не отнимешь. Впрочем, почему нет. Она ведь автор. Хотя если бы писал я, то было бы просто примечание. Ну да ладно.

«Органическая жизнь, в том числе и человек, с одной стороны – орган восприятия Земли, с другой – орган излучения (вибраций).

Все, что происходит на Земле, создает вибрации. И многие вещи случаются только потому, что требуются вибрации определенного вида.

Солнце, например, поглощает наиболее плотные вибрации (плотность вибрации обратно пропорциональна плотности материи), т. е. самые качественные и тонкие с точки зрения материи. Самыми грубыми вибрациями питается Луна. Как правило, это отрицательные эмоции и энергия, выделяющаяся в момент смерти. Именно Луна ответственна за войны и безумие толпы. Абсолютно все в природе является пищей. Вибрации самого Солнца и звезд – пища для Абсолюта.

Существует так называемая таблица водородов, в которой подробнейшим образом указывается, какой водород питается каким водородом. Эти водороды, естественно, не имеют никакого отношения к химии. Человек, например, являясь водородом 24, питается водородом 96, и сам является пищей для водорода б.

Природа функционирует именно так, и ее все устраивает, вернее, ее устраивает только это. Так что освобождение человека нужно только самому человеку, если нужно, конечно. Поскольку человек (обычный, т. е. механистический, находящийся под влиянием Луны) едва ли сознает свое место в природе. И поэтому, чтобы захотеть освободиться (хотя бы от влияния Луны), надо осознать, что ты не свободен.

Дорога к освобождению лежит через познание самого себя и осознания себя истинного, т. е. шестимерного и вечного. Спасение – внутри, впрочем, как и все действительно реальное. Вселенная, соответствующая нашему трехмерному сознанию, трехмерна и не существует в вечности, впрочем, как и наш трехмерный разрез, мечущийся и загипнотизированный Луной. Низменные стремления нужны только Луне. Солнце, напротив питается самым лучшим, добрым, альтруистическим, творческим.

Через Солнце лежит путь к Абсолюту (водород 1), через Луну к антиабсолюту (водород 6144, водород неполный, в котором отсутствует Святой дух триады).

Человек получает пищу трех видов:

1) то, что мы едим;

2) то, чем дышим;

3) наши впечатления.

Самая важная для нас пища – впечатления. Без них мы не можем прожить ни секунды.

Разумность материи определяется тем существом, которому она может служить пищей. Поэтому, если наши вибрации являются пищей для Солнца, мы более разумны, чем те, чьи вибрации перерабатываются Луной.

Значительно изменить качество своих вибраций человек может утончая свои впечатления и усиливая их интенсивность, т. е. укрепляя свои тонкие тела (если есть что укреплять, конечно)…»

Меня провели по белым коридорам в палату на первом этаже. По дороге мне встретилась Джоан, высокая брюнетка в лучших голливудских традициях, попросила чего-то не делать с Муслимом. Чего именно не делать, я не понял. Мой английский не дал мне такой возможности. Но я, как настоящий американец ответил «o'key». Муслим лежал на высокой кровати посреди комнаты, я не уверен, что он мог ходить или даже сидеть, тело, скрытое одеялом было не совсем привычных очертаний, это на первый беглый взгляд, а рассматривать мне было неудобно. Левую руку он протянул мне для рукопожатия, правая находилась под простыней. Лицо было не сильно повреждено, а усы – так совсем без изъянов. Я поздоровался, но Джоан попросила подождать и одела на Муслима слуховой аппарат. Говорил Муслим плохо, очень неразборчиво, при этом голос раздавался из ящика, типа старого радиоприемника, стоящего рядом на тумбочке, видимо микрофон был прикреплен к его шее. Я ожидал чего-то похожего, поэтому увиденным шокирован не был. Взгляд у Муслима был цепкий, а голос, несмотря на неразборчивость, повелительным. Неловкость первой встречи длилась недолго.