Книга Запретный мир - Илья Новак

И вот теперь на краю проломленной арены, у самой кромки воды, Белаван обнаружил три одинокие фигуры и подбежал к ним.

Это оказались супруги Пукковиц, ссорящиеся по поводу последнего живительного глотка из плоской металлической фляги, и какой-то незнакомый, явно очень давно не брившийся, волосатогрудый малый, почти голый, лишь с куском грязной ткани, обернутой вокруг бедер.

Белаван посмотрел на гудящую в океане воронку, перевел взгляд на незнакомца, у ног которого лежала его, Белавана, шпага, прищурил глаза…

Хохолок – чуб на лысой голове, а хвостовая кисточка – куцая, клиновидная бородка…

– Извиняй, паря, я просто не успел. – Гунь Ситцен грустно подмигнул. – Уже подлетали к воде, тут крылья стали руками – и я как брякнусь вниз, чуть челюсть не проглотил. Ай, кого я вижу!

Из дыры в арене выбралась коренастая фигура и, покачиваясь, двинулась к ним.

– Усе закончилось? – осведомилась она.

– Каплун, корешок, рад, что ты жив и… – Ситцен замолчал, приглядевшись наконец к Белу.

– Эй, очкастый, чё я вижу? – прошептал он. – Ты чего это?

– Вон она! – крикнул Бел, и все обернулись. Может, это им и показалось, но на мгновение у самого зева Гиблой Ямы мелькнуло оранжевое пятнышко.

– Все правильно, – подтвердил Радагар Пук, похлопывая по пульту дистанционного управления. – Как раз время и подходит. Плот уже вышел из радиуса действия, но я ж говорил – вообще-то это долго… Еще какое-то время покрутит…

– Но она утонет! Радагар пожал плечами:

– Утонет, вознесется в местный рай, упадет в тутошний ад… Тайна сия велика есть. Кто ж знает, что с ней произойдет?

– Но мы еще можем ее спасти!

– Как, паря? – Гунь сочувственно хлопнул де Фея по плечу. – Доплыть? Может, и можно успеть, ежели напрямик, хотя и будет сносить, но этим ты ее не спасешь. Назад-то уже не выплыть.

– Точняк! – подтвердил с ходу врубившийся в тему разговора Каплун Лхасса. – Что, бутылку у вас унесло? Это нехорошо, нехорошо…

– Не выплыть? – Ощущая то, чего он еще ни разу не ощущал за всю свою сознательную жизнь, Бел де Фей оттолкнул Гуня Ситцена и прыгнул в воду.

Дебора Анчи поняла, что в ее жизни больше не случится ничего хорошего, и пригорюнилась.

Поняла она это, когда плот накренился и ее взгляду открылась водяная воронка. Она сужалась и полого изгибалась влево. Из глубины ее доносился глухой гул. Вверх поднимался столб водяной пыли, такой плотной, что она напоминала густой холодный пар.

Здесь вода из голубой превращалась в синюю, потом – в густо-зеленую, а внизу стремительно заворачивавшейся спирали, словно пронзавшей насквозь этот мир, – в черную. Деби подумала, что отсюда глубина Гиблой Ямы кажется чересчур большой, какой на самом деле быть не может, и еще решила: хорошо хоть она умирает в такой погожий, солнечный день, это гораздо… приятнее, что ли, чем прощаться с жизнью в бурю или под каким-нибудь скучным дождем, только вот водяная пыль совсем промочила одежду и надо бы раздеться.

И она действительно разделась, оставшись в длинной безрукавке, которую носила под свитером, и тут ей показалось, что сквозь рев и гул она слышит крик.

Дебора огляделась и увидела, как среди бурунов и кипящих перекатов на противоположной от плота стороне воронки мелькают голова и руки.

– Бел! – завопила она, после чего задала самый логичный вопрос, который сейчас пришел ей в голову: – Что ты здесь делаешь?

Следующий поворот сблизил их и одновременно увеличил стену воды, которая вращалась над ними.

– Эй! – кричал Бел, захлебываясь и фыркая. – Я здесь!

Плот сильно накренился, и Дебора стала съезжать, так что ей пришлось лечь навзничь, упереться пятками в крайнее бревно и прижаться спиной к скользкой поверхности.

– Дебора, я…

– Что?

Опять стремительный поворот, и теперь они очутились будто в оке смерча – или на дне колодца со стенками из жидкого стекла. Небо превратилось в темно-синий кружок где-то далеко вверху. Стало темнее.

– Не умею я плавать! – прокричала Дебора, пытаясь просунуть пальцы в щели между бревнами. – А то бы прыгнула к тебе.

Бьющий вверх столб белой пыли почти скрыл их друг от друга. Де Фея не поддерживал плот, и центробежная сила настойчиво утягивала его тело прочь от поверхности, в водную толщу.

– Я… ты!.. – вновь крикнул он, уже почти захлебнувшись.

– Что «ты»? – спросила она.

– Ты отлично смот… (буль!)… ришься в этом… этой рубашке! Я хотел бы… (хлюп!)… с тобой… сейчас… – Он все-таки сумел вынырнуть и обнаружил, что поверхность вертикально вздыбилась, а в черном кружке неба далеко над головой появились звезды.

– Что «сейчас»? – спросила Дебора, чувствуя, что, в то время как ее пятки все еще упираются в подъем бревна, тело начинает отделяться от вставшего на попа плота.

– Попробуй дать мне руку! – крикнул Бел, гигантским усилием выталкивая себя на поверхность.

Теперь их разделяло совсем небольшое пространство, заполненное свистящим водяным паром. Дебора начала падать, вытягивая руки, и за мгновение до того, как ревущая черная воронка проглотила их, они успели ухватиться друг за друга.

На пологом берегу их осталось четверо.

– А, разверни да подбрось! – Гунь Ситцен зашвырнул далеко в воду самодельную шпагу, подобранную им на краю Стены. – Ты видел? Не, ты видел?!

– Чего разбушевался, Гуня? – осведомился Каплун Лхасса. – Прыгнул пацан в воду, так что с того?

– Да ты знаешь, чего он туда прыгнул, дурья башка?! – вознегодовал Ситцен. – За девкой он прыгнул!

– За девкой? – искренне удивился Каплун. – Какой это?

– Такая белобрысая, волоса крученые, она ж с нами была. Помнишь?

– А-а, эта. Симпатишная… была, – заключил Лхасса и принялся с философским видом извлекать из волос щепки. – Тю, а я-то думаю, чего это он? Этот… фаталист, во.

– Болван ты, Капа, как есть болван. У них любов, понимаешь?

– Как не понять! А что это такое?

– Ну… – Ситцен замялся и глянул на сидящих в обнимку супругов Пукковиц, но те, даже тесно прижавшиеся друг к другу, могли послужить лишь очень невыразительной иллюстрацией данного термина. – Такое это… э-э… ощущение.

– Приятное?

– Ну… э-э… как правило.

– Ты лучше скажи, – сочувственно произнес Каплун, видя замешательство своего душевного дружка, – ты-то чего разволновался?

Гунь подергал себя за бороду.

– Дык, понимаешь… сколько мы с ними за три дня пережили – я ж иногда разве что не обделывался со страху. А он – хоть бы хны. С виду и не скажешь, обычный красавчик стебелек, на каких наши бабы падки, а на деле… Ну, бесстрашный такой паря! Ничего не боялся, бывает же такое. А тута гляжу – в евонных глазах страх. Понимаешь ты? За нее испужался. Может, первый раз в жизни страх ощутил – и не за себя, выходит, за нее. – Гунь в растерянности поскреб волосатую грудь и добавил: – А все ж таки жалко обоих, уй как жалко!