Книга Космогон - Борис Георгиев

– Хорошо сказано, – похвалил допросчик и, не поворачивая головы, проговорил вполголоса: «Вы не нужны мне, ступайте».

Каким-то чудом человек в плаще понял, что обращаются к нему, и ускользнул из комнаты через боковую дверцу так ловко, словно прошёл сквозь стену.

– Начнём, – весело проговорил допросчик, подавшись вперёд и уперев руки в колени. – Имя, откуда ты?

Сын плотника откашлялся, чтобы смягчить осипший голос, и ответил:

– Иешуа из Гамлы.

– Так-так. Записано, что люди зовут тебя Иешуа из Ноцрета. Ты врёшь мне?

Страж, стоявший по правую руку от стула, шевельнулся, но был остановлен едва приметным жестом допросчика.

– Так звали меня в Гамле, потому что прибыл я туда из Ноцрета.

– Почему перебрался в Гамлу? Бежал?

– Не помню, это было давно. Мне тогда было три или четыре года от роду.

– Так. Не помнишь, потому что было давно. Расскажи тогда мне о том, что было недавно. Помнишь ли ты, что говорил в синагоге на прошлой неделе, и после – ученикам своим?

– Я многое говорил.

Улыбка вновь тронула полные губы допросчика, он чуть наклонил голову. Избранный, силясь прочесть его мысли, чтобы понять, о чём именно спрашивает, заметил слабое движение души человека в одежде первосвященника, но осознать, что увидел, не успел. Один из стражей вдруг очутился близко, в следующий миг Иешуа показалось, что прямо в голову ударила молния. Как ни странно, на ногах устоял.

– Опусти руки, – светло улыбаясь, сказал допросчик. – Поднимешь ещё раз, велю связать. Спрашивал я тебя вот о чём: истинно ли, что ты смущал народ призывами разрушить храм? А после хвалился воздвигнуть его вновь за три дня.

Пока он говорил, успел понять избранный, что удивило его в замеченном душевном движении допросчика.

– Отвечай первосвященнику, – прошипел в ухо страж.

«Не тёмная тень у него», – подумал, шевельнув разбитой губой, Иешуа и ответил:

– Не призывал я народ к такой глупости. Не храм будет разрушен, а…

* * *

Усилием воли Чистильщик вырвал сознание из потока мыслей и небывало острых чувств носителя. Хотелось доказать Каиафе… «Увлекаюсь, дело ещё не сделано. Не Каиафе доказывать следует, а Космогону, и не ветхость религиозных доктрин, а враждебный умысел. Что заметил избранный? Подробнее надо бы».

Чистильщик вернулся назад по времени, стал просматривать медленно, без эмоций.

Благостная маска первосвященника. Смотрит в упор. Что ищет?

«Так. Не помнишь, потому что было давно».

Смотрит так, будто бы… Нет, не для ответа спрашивал. Фальшивый вопрос, проверка реакции. У него тень!

«Помнишь ли ты, что говорил в синагоге на прошлой неделе…»

Кажется двоедушным. Тень у него светлая. Светломатерчатый наездник?

«…и после – ученикам своим?»

Вот! Иешуа заметил это душевное движение, как раньше замечал кое в ком из последователей. Это не двоедушие, нет! Каиафа осёдлан, это бесспорно. Вот он, давая указание стражнику, отвлёкся, не смог спрятать мысли. Что он подумал? Ещё раз.

«…и после – ученикам своим?

– Я многое говорил».

Душевное движение – чувство превосходства. А мысль: «…в инфовойда душу. Говорил начальнику, борьба вредна, нужен катализатор смирения». Это кто-то из чистильщиков!

Побег

Чистильщик частично отрешился от памяти, но так, чтобы не терять нить. Воспоминания носителя пустил фоном, малой скоростью, при этом обдумывал полученную информацию: «Вот они, командировки, о которых говорил старший по параллельности. Чистильщики седлают думотериев – это же скандал! Одного этого достаточно для обвинения. Космогон в порошок сотрёт… Кого? Мда-а, плохо дело. Бестелесникам он ничего не может сделать. Единственное, на что способен, – в гневе выбросить вовне всю параллельность, если решит, что безнадёжно заражена».

* * *

Дворец Каиафы, задний дворик, регот стражников. Холодно. Костёр. Они у костра греются. Растерянная физиономия последователя. Один из стражников ему: ты был с ним? Ученик: не был.

Отрёкся. Это естественно.

* * *

«Сколько горечи, – думал Чистильщик. – Сам он решил испить до дна чашу, или мы его подтолкнули? Был ли у него выбор? Плохо. Опять лезут эмоции. Вернёмся к фактам. Первосвященник Каиафа. Исследователь. Осёдлан кем-то из чистильщиков, и не он один. Как минимум, в двух учениках избранный заметил двоедушие. Не хочется верить, что среди коллег есть страдники, мучители или сладострастники, но хуже, если командировки светломатерчатых коллег – часть плана старшего по параллельности. Или в службе есть оппозиция? Это стоило бы выяснить».

* * *

Снова дворец. Ведут теперь не в тайную дверь, а в главную. Зал, колонны. Головы. Сколько их! Сангедрин. Высший суд? Судилище. Друг на друга не смотрят. Едят глазами первосвященника. Виновен в организации мятежа. Виновен в оскорблении величества. Казнь через повешение на столбе. Торопятся. Какие могут быть дела перед светлым праздником?

* * *

«Похоже, уничтожение центра кристаллизации планировалось изначально. Зачем? И к чему тогда было затевать расследование? Почему начальник упорно заставлял меня дойти с носителем до заклания? Свидетель ему нужен был, вот что. Сам говорил – будешь Космогона представителем и на суде свидетелем. Предположим, помучившись с носителем, донесу я Космогону, что безнадёжно изгажена огороженная делянка, слияние в ней невозможно и никак нельзя спасти думотериев. Что он сделает? Обозлится и вышвырнет вовне параллельность. Он и раньше порывался это сделать, но пожалел думотериев, а после мы вмешались. Служба очистки. Под чутким руководством старшего чистильщика втёрлись в доверие, славили Космогона, а сами… Между прочим, Верховный, когда склонял меня… то есть не меня, а Иешуа, к сотрудничеству, предлагал стать десницей. Не начальника ли нашего назначил ошицей? Левое у темноматерчатых преобладает над правым! Мерзость. Правду сказать, не вижу принципиальной разницы между левой и правой рукой, если обе послушны Верховному. Что же делать? Правдой или неправдой, а заставят они Космогона выбросить мир мой… Мой? Господи!

* * *

Боль вернула Чистильщика к реальности. «Что случилось с носителем?» – подумал он и непроизвольно вернулся к памяти, пропустив через себя весь поток информации. От боли ослеп и оглох, не слухом, плотью ощутил, как захрустели, выворачиваясь в плечах, суставы, не глазами увидел, обожжённой кожей ощутил – солнце в зените, полдень. Калённый солнцем воздух не вдыхался, кипящей смолою лился в глотку, выдохнуть его не получалось без стона. Губы в трещинах. Язык – камнем во рту. Слюну не сглотнуть, нет её, в горле иглы. «Что со мной?» – в отчаянии подумал вернувшийся к памяти Чистильщик.

Перед распластанным болью сознанием мелькнули бессвязные образы: площадь, головы, головы, орущие рты – Распни его! – не рты, пасти, жаждущие вцепиться. – Распни!