Книга Ключевая улика - Патрисия Корнуэлл

— Какой шкафчик? — спрашиваю я, и Колин указывает нужный окровавленным пальцем.

Я достаю комплект для сбора вещественных улик и осматриваю тело на предмет изнасилования, беру мазки, фотографирую, наклеиваю ярлычки на пакетики.

— Заодно возьму мазки из носа и рта, пусть токсикологи поработают. И волосы тоже.

Колин заканчивает с ребрами, когда входит Джордж с пленками в руке. Он прикрепляет их к лайтбоксам, и я подхожу посмотреть.

— Старая трещина на правой большой берцовой кости. Свежих повреждений нет. Типичные артритические изменения. — Я перехожу от одного лайтбокса к другому, скользя взглядом по ярко-белым костям и темным формам органов. — Пищи в желудке довольно много. Если она поела в пять сорок пять утра и умерла около полудня, то есть примерно через шесть часов, столько быть не должно. Задержка опорожнения кишечника. — Возвращаюсь к секционному столу, беру скальпель. — Перевариванию что-то помешало. У Барри Лу Риверс последний сэндвич тоже остался непереваренным. А у тех двоих? — Я имею в виду Шанью Плеймс и Рею Абернати.

— Трудно припомнить. Хотя… да. Непереваренная пища. В случае Барри Лу Риверс — точно. Я тогда списал это на стресс, — говорит Колин. — Видел такое раньше, тоже перед казнью. Последняя съеденная пища остается непереваренной из-за беспокойства и паники. Хотя поставь-ка себя на их место. Я бы, наверно, ничего съесть не смог. Лучше бы дали бутылку бурбона да коробку кубинских сигар.

Я разрезаю желудок и выкладываю содержимое в картонную коробку.

— Да, то, что она ела утром, определенно совсем не то, что нам сказали.

— Ни яиц, ни гритса? — Колин вынимает печень, кладет в стальную чашу электронных весов и бросает взгляд на содержимое коробки. Потом берет нож для вскрытия, с длинной ручкой и широким лезвием. — Двести восемьдесят миллилитров, кусочки чего-то похожего на курицу, пасту и… что-то оранжевое.

— Оранжевое, как фрукт? Может, ей принесли апельсин?

Он режет печень, как будто нарезает хлеб.

— Нет, на апельсин непохоже. И вообще на какой-либо фрукт. Оранжевый, как в цветовой палитре. Вроде сыра и одного цвета с тем, что было под ногтем и на трусиках. И где она могла взять курицу, пасту и сыр рано утром?

— Жировые изменения печени средней степени, ничего опасного. У одного из трех алкоголиков печень обычно нормальная. — Колин принимается за легкие. — Знаешь, кого считают алкоголиком? Того, кто пьет больше врача. Значит, насчет еды они соврали. Курица и паста? Даже не представляю. — Он убирает с весов легкое и вытирает руки полотенцем. — Если они ее хотели убить, то наверное же знали, что она попадет сюда и мы увидим, что она ела? — Он записывает показания весов.

— Не все такие предусмотрительные. Тем более что завтракают в отделении рано утром, без четверти шесть. — Я наклеиваю ярлычок на пакет с вещдоком, который отправится к токсикологам. — Скорее всего, полагали, что к тому времени, когда она умрет, все уже переварится. Так бы и случилось в обычной ситуации.

— Есть гиперемия, слабая отечность. — Колин режет легкое. — Застой в альвеолярных капиллярах, розоватая пенистая жидкость в альвеолярном пространстве. Типично при острой дыхательной недостаточности.

— А также при остановке сердца. У нее оно на удивление здоровое. — Я разрезаю сердце на большой разделочной доске. — Немного бледноватое. Шрамов нет. Сосудистая сеть раскрыта. Клапаны, сухожильные струны, папиллярные мышцы — в норме. Вентикулярные стенки уплотнены. Диаметр камер соответствует норме. Повреждений миокарда нет.

— Вот уж не подумал бы. — Колин снова вытирает руки и что-то записывает. — Значит, сердце в порядке. Все дороги ведут к токсикологии.

— Я бы сказала, что мы просто не видим ничего, что указывало бы на инфаркт. Можно проверить гистологию. Есть мнение, что сердечные миоциты делятся после инфаркта миокарда. При отсутствии анатомических улик я обычно настроена скептически. А улик не видно. В аорте наблюдается слабый атеросклероз. — Дверь секционной распахивается, и я поднимаю голову. — На мой взгляд, пока ничто не указывает на то, что Кэтлин умерла из-за каких-то проблем с сердцем. — В зал входит Джордж, и до меня доносится знакомый голос.

Узнаю ровный, мягкий баритон Бентона, и настроение моментально поднимается. Он в мятых брюках хаки и зеленой рубашке поло, сухощавый, подтянутый, красивый. Серебристые волосы приглажены — наверно, вспотел в фургоне без кондиционера. И уже не важно, что мы в секционном зале, где запах смерти, и что мой белый халат и перчатки в крови, и что на столе лежит вскрытое тело Кэтлин Лоулер, а ее органы сложены в ведерко под столом.

Я так рада его видеть, но не хочу, чтобы он подходил ближе. И не только потому, что мы в морге, где проходит вскрытие. Следом за ним появляется Люси, изящная и одновременно грозная в черном летном костюме, с рассыпавшимися по плечам темно-рыжими волосами, в которых вспыхивают, поймав луч света, золотые искорки. Оба останавливаются в другом конце зала.

— Оставайтесь там, — на всякий случай говорю я и чувствую по поведению Бентона: что-то случилось. — Мы не знаем, что с ней, но смерть от отравления первая в нашем списке. Где Марино?

— Не захотел сюда входить. Возможно, по той же причине, по которой и ты не хочешь, чтоб мы подходили ближе, — отвечает Бентон, и я окончательно убеждаюсь: что-то стряслось.

Я вижу это по его непроницаемому лицу, по напряженной позе. Он смотрит мне прямо в глаза, и лицо у него встревоженное.

— Дона Кинкейд в коме.

В голове у меня звенят тревожные звоночки.

— Я получил последнее сообщение, когда мы приземлились, и мне сказали, что мозг умер, но до конца они не уверены. — Бентон говорит так, чтобы мы с Колином услышали. — Вы же знаете, как оно бывает. Они всегда осторожничают, даже если на самом деле абсолютно уверены. Какова бы ни была причина, все выглядит очень подозрительно, — добавляет он, и перед глазами у меня появляется образ Джейми Бергер прошлым вечером перед тем, как я ушла от нее.

Сонная, и зрачки расширены.

— Все указывает на то, что кислород слишком долго не поступал в мозг, — продолжает Бентон, а я мысленно слышу Джейми, как она говорит, еле ворочая языком. — К тому времени когда в камеру пришли, она уже не дышала, и, хотя врачи поддерживают в ней жизнь, ее уже нет.

Я вспоминаю пакет с продуктами, который сама же принесла в ее квартиру, вспоминаю, откуда он взялся — мне вручила его какая-то незнакомая женщина, а я взяла, не подумав.

— Я думала, с ней все в порядке, — начинаю я, — просто приступ астмы…

— Доступ к информации ограничили, и сейчас об этом стараются не распространяться, — прерывает меня Бентон. — Вначале все выглядело как приступ астмы, но симптомы очень быстро осложнились, и медперсонал в Батлере попробовал ввести дозу эпинефрина, предполагая анафилаксию, но улучшения не наступило. Она не могла ни говорить, ни дышать. Есть опасение, что ее каким-то образом отравили.