Книга Ночь Томаса - Дин Кунц

Аннамария цитировала Шекспира: «Добродетель смела, а чистота бесстрашна».

— Я знаю, что вы только такими кажетесь, — сказал я койотам, — и я вас не боюсь, кем бы вы ни были.

Конечно, я лгал, но эта лживая фраза ничем не отличалась от других, которыми я потчевал чифа Хосса Шэкетта и его приспешников.

Один койот ухватил левую штанину моих джинсов, дернул.

— Теперь вы можете уходить, — повторил я строго, но спокойно, без дрожи в голосе, подражая Аннамарии.

Другой койот вцепился в правую штанину. Третий попробовал на зуб левую кроссовку.

Рычали они все агрессивнее.

Из тумана, разделяя мохнатые ряды, появился еще один койот, более высокий, с широкой грудью и большой головой.

Койоты общаются, особенно на охоте, посредством движений гибких и подвижных ушей, местоположением хвоста, используя другие части тела.

И пока вожак стаи шел ко мне, остальные койоты в точности повторяли перемещения его ушей и хвоста, словно он готовил их к атаке.

Я не остановился.

Хотя я озвучил все слова, которые произнесла в зеленой зоне Аннамария, ее рядом со мной не было, и по всему выходило, что этот фактор станет решающим в превращении койотов побежденных, убегающих, поджав хвост, в койотов победителей, вгрызающихся в мою шею.

Не так уж и давно, в Кирпичном районе, глубоко внутри меня тихий голос подсказал: «Прячься», когда из-за угла появился грузовик, принадлежащий Портовому департаменту. Теперь тот же голос произнес в голове другое слово: «Колокол».

Конечно же, они никак не могли отреагировать на этот серебряный колокольчик размером с наперсток, такой маленький, такой далекий от мира койотов, да еще и тусклый, совершенно неприметный в темноте.

Тем не менее, когда я вытащил его из-под футболки и положил на синеву свитера, в отличие от первых двух, без единого слова, вышитого на груди, взгляд вожака устремился к колокольчику, как и взгляды остальных.

— Остальной мир ваш… — повторил я, — но не это место в настоящий момент.

Вожак по-прежнему приближался, но некоторые койоты попятились от меня.

Приободренный, я обратился непосредственно к вожаку, скрестив с ним взгляд.

— Теперь вы можете уходить.

Он не отвел глаза, но остановился.

— Теперь вы можете уходить, — настаивал я, надвигаясь на него, смело и без страха, как и советовал Шекспир, хотя уже не мог похвастаться добротой и чистотой в той мере, как мне бы того хотелось. — Давайте, — гнул я свое, одной рукой прикоснувшись к колокольчику на груди. — Уходите.

В какой-то момент глаза вожака вроде бы сверкнули яростью, хотя звери не способны на ярость, это чувство, как и зависть, человек оставляет за собой.

Но тут же глаза вожака затуманились, в них уже читалось замешательство. Он поднял голову, оглядел быстро редеющие ряды своего войска. Похоже, не понимал, как сюда попал, как оказался в столь поздний час в этом незнакомом месте.

И когда он вновь посмотрел на меня, я уже знал, что он именно тот, кого я и видел перед собой, прекрасное творение природы, и ничего больше. А что-то темное, если и оно и было, уже покинуло его разум.

— Иди, — мягко приказал я, — возвращайся домой.

И скорее кузен собаки, а не волка, вожак попятился, развернулся и принялся искать тропу, которая вела домой.

Через четверть минуты туман скрыл все желтые глаза. Полностью растворился в нем и запах мускуса.

Я без помех прошел к «Мерседесу» и уехал.

На углу Мемориал-Парк-авеню и Хайклифф-драйв стоял контейнер, в который Армия спасения собирала ненужную одежду. Ее полагалось класть во вращающийся ящик, из которого, если его повернуть, она попадала в закрытый на замок контейнер.

Когда я попытался достать сумку из багажника, мне показалось, что она стала тяжелее самого автомобиля. Но внезапно я понял, что многократно возросший вес сумки сродни появлявшимся из тумана койотам, свету и звуку, источник которых находился под решеткой ливневой канализации, украшенной стилизованной молнией, и, скорее всего, их нужно ассоциировать с фантомом, который сидел на качелях, установленных на крыльце.

— Двадцать фунтов, — твердо заявил я. — Не больше двадцати фунтов. Хватит с меня. В эту ночь хватит.

Я с легкостью поднял сумку. Она уместилась во вращающемся ящике, и я вывалил ее на груду одежды, которая находилась в контейнере.

Закрыл багажник, вновь сел за руль «Мерседеса» и поехал к дому Блоссом Роуздейл.

Туман и не думал рассеиваться, хотя время уже перевалило за полночь. У меня складывалось впечатление, что заря не сможет с ним справиться, а возможно, даже и полдень.

В живых остался один рыжеголовый киллер, но я подозревал, что он оказался самым умным из заговорщиков, поджал хвост, опустил голову и затрусил домой, так что мне не требовался ни пистолет, ни колокольчик, чтобы избавиться от него.

В справочной я узнал телефонный номер Бирди Хопкинс и позвонил, чтобы сказать, что я жив. Она ответила: «Я тоже», и меня согрела мысль о том, что она останется здесь, в Магик-Бич, дожидаясь нового позыва, который направит ее к человеку, нуждающемуся в помощи.

Глава 49

В Коттедже счастливого монстра меня ждали — задержавшаяся в нашем мире душа мистера Синатры, мой призрачный пес Бу, золотистый ретривер, которого когда-то звали Мерфи, Аннамария… и радостная и веселая Блоссом.

Та давняя бочка с огнем не погубила ее жизнь, пусть и украла ее красоту. Когда у нее радовалось сердце, с лица исчезало все страдание, а шрамы и изуродованные черты трансформировались, и лицо Блоссом становилось впечатляющим лицом героини и милым лицом подруги.

— Заходи, заходи, ты должен это увидеть, — за руку она повела меня на кухню, где горели свечи.

Аннамария сидела за столом, в окружении видимых и невидимых.

На столе лежал один из белых цветков с толстыми вощеными лепестками. Большие, как миски, они росли на дереве, названия которого я не знал.

— У вас есть дерево, на котором они растут? — спросил я Блоссом.

— Нет. Но я бы с удовольствием вырастила такое дерево. Аннамария принесла цветок с собой.

Ко мне подошел Рафаэль, виляя хвостом, радуясь моему возвращению. Я присел, чтобы погладить его. Почесать живот.

— Я не видел, чтобы ты несла цветок, — я повернулся к Аннамарии.

— Она достала его из сумки, — пояснила Блоссом. — Аннамария, покажи ему. Покажи ему, что это за цветок.

На столе стояла хрустальная ваза с водой. Аннамария положила цветок в воду.

— Нет, Блоссом. Это твой цветок. Храни его, чтобы он напоминал обо мне. Одду я покажу, когда он будет готов.