Книга Охота на оборотня - Евгений Сартинов

— Нет, — шепнула она, — он меня любит.

— И вы тоже его любите? — Шалимов говорил ровно, даже мягко, с некоторым как бы даже участием в голосе. — Не правда ли? И ради этой любви вы согласились стать соучастницей преступления, самого страшного, какое только может быть, — убийства?

Антонина замолкла, и, что бы ни говорил затем Шалимов, она не издала больше ни звука. С улицы донесся шум подъехавшей машины, Астафьев выглянул в окно и поспешно вышел на крыльцо. Это был Мазуров.

— Что тут у тебя, Юра? — спросил Михалыч, за руку здороваясь со своим бывшим подчиненным.

— Иван Михалыч, есть предположение, что где-то здесь, в доме или рядом, они спрятали труп Евдокии. У тебя в этом большой опыт, посмотри, может, найдешь?

Мазуров прошелся по двору, затем покрутился в огороде, обошел все стайки и сараюшки, слазил в погреб и, в конце концов, вернулся во двор.

— Может, в огороде? — предположил Юрий.

— Нет! Там заборы низкие, соседи могли увидеть, с чего это в огороде копать такую ямищу? Здесь где-то она, здесь!

Мазуров обошел дом, содрав паласы, осмотрел во всех комнатах полы. Наконец он снова вышел на крыльцо и уставился в одну точку.

— Юра, ты когда-нибудь видел, чтобы для собачьей конуры сооружали бетонный фундамент? — спросил он.

Астафьев и в самом деле никогда не видел подобного сооружения. Овчарка у Пахомовых была большая, но в этой конуре могло поместиться и два, и три таких же огромных волкодава. Но самое главное — конура стояла на массивном бетонном основании, превосходящем размеры конуры раза в два.

«Два метра на полтора, — на глаз прикинул Астафьев. — Толщина бетона над землей сантиметров пятнадцать. Хорошая могильная плита».

— По крайней мере, год назад этой конуры у него не было, — припомнил подполковник. — Да и собака была другая, обычная шавка. Тащи сюда хозяйку, — велел Мазуров. — Сейчас мы все узнаем.

Астафьев нырнул в дом и вскоре вывел на крыльцо Антонину Ивановну и Шалимова.

— Скажите, что это вы собаке такой дворец отгрохали? На бетоне-то холодно.

Может, мы его того, расковыряем да уничтожим? — спросил Мазуров. — Как, пригласить понятых или не надо? Может, запишем как добровольную дачу показаний?

Лицо женщины дрогнуло, и она наконец-то заплакала. Это была не истерика, она не рыдала, а именно плакала, тихо и безнадежно.

— Здесь? — только и спросил Шалимов. Антонина кивнула, а затем без сил опустилась на ступеньки и прижалась к перилам. — В бетоне?

— Он пришел тогда, говорил, что случайно ее задушил, сгоряча, плакал, сильно плакал… — пролепетала женщина.

«Слава богу! — с облегчением подумал Юрий. — Что бы было, если все мои расчеты оказались пустышкой?» И сразу невольно представил, как они будут искать отбойный молоток, потом дробить этот бетон, тело должно сохраниться хорошо, но запах!..

Мазуров начал прощаться:

— Ну все, мужики, я поехал, у меня дел еще выше крыши. Там кое-что насчет оружия забрезжило, надо крутить, пока горячо.

Гул двигателя его «жигуленка» еще не успел затихнуть, как звякнула щеколда калитки, и во двор вошел сам хозяин. Велосипед он вел в руках, на руле висели две большие корзины с грибами, прикрытые сверху чистыми белыми тряпками.

Сначала он не понял, что за люди на его крыльце, Шалимова он не знал, а Юрий стоял спиной.

— Тонь, — спросил Пахомов, — у нас что, гости?

— Вы угадали, гости, и незваные, — отозвался Астафьев, поворачиваясь к нему лицом.

Тот все понял мгновенно, перевел взгляд на сидевшую на крыльце женщину.

Она как-то странно качалась из стороны в сторону, прижимая к лицу фартук.

— Что, продала? — спросил Пахомов, но Антонина не ответила, продолжая качаться как маятник.

Юрий коротко свистнул, и два милиционера, покинув засаду, взяли под руки враз сомлевшего Пахомова. Астафьев по рации вызвал машины. Через минуту, подняв клубы пыли, они остановились около калитки.

— Гражданин Пахомов, — сказал Шалимов. — Вам предъявляется обвинение в убийстве Евдокии Алексеевны Пахомовой, а также четырех женщин в окрестностях города. Вы признаете свою вину?

Пахомов окончательно сник, ссутулился, присел на завалинку и коротко махнул рукой.

— Да чего уж тут запираться. Все мое, не отказываюсь.

— Ну, вот и хорошо, — мирно, как о некоем обыденном деле сказал Шалимов. — Сейчас пройдем в дом, оформим все, и ладушки.

Следователь вошел первым, Юрий задержался, и, когда за его спиной возник странный шум, обернулся и увидел лишь печальный финал произошедшего. Один из милиционеров уже лежал на земле без чувств, а второй падал лицом вниз, его короткоствольный автомат находился в руках Пахомова. Теперь это был другой человек, не тот, что минуту назад сознался во всех убийствах. Милый, добродушный старик исчез, перед Юрием стоял хладнокровный, решительный убийца.

Шагнув вперед, он схватил Антонину за волосы и рванул ее к себе. Та вскрикнула от боли, а Пахомов прижался к стене дома, как щитом прикрылся женой, а под горло женщине сунул дуло автомата. В калитке появились два милиционера, но Пахомов закричал решительно и твердо:

— Все назад, иначе я убью ее! Оружие на землю! Всем отойти от калитки!

Присутствующие во дворе замерли, возникла пауза, и лишь спустя нестерпимо долгие полминуты Шалимов произнес:

— Выполняйте, что он говорит, положите оружие на землю и отойдите.

Повинуясь его приказанию, милиционеры нехотя опустили автоматы и отошли в сторону от калитки.

— Машину мне сюда, быстро! — приказал Пахомов.

— У калитки три машины, — подсказал Юрий.

— Мне нужен только «уазик»! Остальные пусть уедут, и чтобы я их даже не видел!

— Хорошо, пусть машины уедут, — приказал Шалимов. Судя по донесшимся из-за забора звукам мотора, распоряжение следователя было выполнено.

— Пусть он подъедет к калитке! — продолжал все тем же резким и властным тоном командовать Пахомов:

— Заднюю дверь пусть держит открытой!

— Хорошо-хорошо, вы только не волнуйтесь, ради бога! — мирно сказал Шалимов.

«Уазик» подъехал к калитке, шофер, перегнувшись, открыл заднюю дверцу, Пахомов начал пятиться к выходу. Но тут произошло нечто непредвиденное.

Водитель неожиданно распахнул свою дверцу и, выскочив из кабины, припустился со всех ног вдоль улицы.

— Водителя за руль! — взревел Пахомов. — Быстро, иначе я ее убью! Быстро!

Пот ручьями стекал по его лицу, спиной он прижался к забору палисадника, Антонина стонала — автомат сильно давил на горло. Шалимов понял, что нервы «грибника» на пределе, еще немного, и он сорвется и начнет стрелять. Возникла пауза, и Астафьев решился: