Книга Горячий след - Олег Верещагин

Олег попятился, оттесняя Артура обратно в коридорчик. Уже хотел сказать строго, чтобы кадет не смел смеяться… и увидел, что Артур уже не смеётся.

— Ему тринадцать лет, — сказал Олег негромко. Артур кивнул:

— Я сейчас вспомнил, как он того бородатого… сбоку по шее — и голова набок… Давай-ка пошумим, что ли? Чтобы он услышал…

— Слушай, — вдруг сказал Олег. — А тебе совсем не хочется попускать кораблики?..

…В ходе баталии значительная часть воды пролилась на пол, а кипяток успел подостыть. Но всё пролитое ушло в сток под стену, а вымыться можно было и чуть остывшей водой.

— Может, сами постираемся? — Артур вылил себе на голову ещё один ковш. — Псссххх…

— Ага, и подошьёмся подворотничками, — дурашливо предложил Кирилл. — Кстати, наших спин хозяину лучше бы не видеть…

— Не прошло? — Артур подвигал лопатками, попытался заглянуть себе за плечо.

— У тебя почти не видно уже, а у Олега картина маслом — «беглый».

Олег засмеялся. Мальчишки присели на лавку, вделанную в стену. По очереди вздохнули, посмотрели друг на друга и засмеялись уже вместе.

— Есть в жизни счастье, а? — с комичной серьёзностью спросил Кирилл. Олег дал ему подзатыльник. — Ай, — грустно сказал младший мальчишка и, вытянув ноги, пошевелил пальцами. — Меня обидели.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова работника:

— Одёжа тут сухая… — нерешительно сказала она. — И сбрали там на стол-то…

…Хозяин не обманул. В чашках дымилась горами гречневая каша с поджаренным в меру золотистым луком и кусками печёнки, на полотенце лежал нарезанный чёрный хлеб, на блюде — солёные грибы. В больших глиняных кружках дымился какой-то приятно пахнущий настой.

— Чёрный! — обрадовался Кирилл и носом воткнулся в ломоть хлеба. — Настоящий чёрный, уххх!!!

Мечи мальчишки поставили рядом. По босым ногам немного тянуло из дверей, но в целом они чувствовали себя согревшимися и от этого окончательно проголодавшимися. Заработали ложки. Олег и не думал, что настолько проголодался — пока он не опустошил чашку, даже и не заметил, что на другом конце стола лежат гусли. Очевидно, кем-то забытые…

Кирилл продолжал лопать грибы — его чашка была пустой. Артур приканчивал кашу. Олег отхлебнул сладковатый, с привкусом трав и мёда, настой, потянулся за гуслями. Положил их перед собой, как видел в кино. Щипнул струны — они звучали грубовато в сравнении с «Paganini Steel», но в целом ничего. Олегу вспомнилась походная песня, которую то ли сам написал, то ли просто любил Андрей. Как он там? Как там все вообще?

Он снова щипнул струны.

— Если слёзы в глазах,

Если руки как лёд,

Если пропасть лежит впереди —

Значит, снова не спать,

Значит, снова в поход,

Эй, товарищ, постой, подожди.

А вокруг всё в дыму,

А вокруг всё в огне,

А вокруг только слышится стон —

Может, это не так,

Может — снится всё мне,

Может это — всё только мой сон?

Позади — трын-трава,

Впереди — бурелом,

Справа, слева — и вовсе темно…

Если — это всё ложь,

Если — это всё сон —

Почему на душе тяжело?

Конь споткнулся в ночи,

Друг глаза опустил,

А на небе погасла звезда…

Я коня напоил,

Друга молча простил

И пошёл — сам не зная куда…[27]

Только теперь он обратил внимание, что и хозяин, и какая-то женщина, и работник-половой, и полдесятка посетителей его слушают — и со смущённой улыбкой отложил гусли.

* * *

Олега разбудило солнце.

Оказалось, что он очень устал. Даже не помнил, как уснул, повалившись на заботливо застеленную лавку[28]у стены. А сейчас лежал и смотрел, как в затянутое слюдой окно бьёт яркий летний свет. На улице слышался многоголосый деловитый шум.

Мальчишка привстал на локте.

Их одежда и вещи лежали на табурете у двери. Там же — таз и кувшин в нём. Кирилл и Артур дрыхли без задних ног. Артур молча, Кирилл — тихо, но отчётливо посапывая. Олег отвёл глаза, чтобы не разбудить друзей, откинул одеяло и спустил ноги на пол. Посидел, привыкая, встал и, подойдя к окну, повернул засов и распахнул створки.

На него хлынуло лето.

На небе не было ни единого облачка. Сияло солнце. Лужи смеялись зайчиками. Прогрохотала телега, которой правил мужик в алой рубахе. Синим и белым плеснуло от пробежавших с весёлыми воплями мальчишек. Золотом и багрянцем — от платьев неспешно прошествовавших высоких женщин. А крыши домов светились мокрым серебром ольхового гонта[29]. Синела ширь реки. Зелёным морем охватывал Житицу лес, у которого не было видно границ — только голубоватая даль, в которой он, казалось, смыкается с небом.

— Блинннн!!! — вырвалось у Олега. Он глубоко вдохнул сыроватый, но тёплый воздух.

Позади завозился и что-то пробормотал Кирилл, но не проснулся. Олег обернулся. Одну ногу тот поставил на пол и теперь дёргал ею от холода, зато укрылся с головой. Артур тоже повернулся и теперь как-то неприятно, словно мёртвый, лежал на спине.

Решив не будить их, Олег потихоньку умылся, пожевал неожиданно обнаруженную в сумке жвачку, оделся. Ещё посмотрел в окно, потом решил спуститься вниз и заказать завтрак.

Он вышел наружу, тихо прикрыл за собой дверь. И почти тут же услышал, как внизу позванивают гусли — а под этот звон поёт девчонка:

— Ты слышишь печальный напев кабестана?

Не слышишь? Ну что ж — не беда…

Уходят из гавани Дети Тумана,

Уходят. Надолго? Куда?..

Олег застыл, как громом поражённый. Что?! Что такое?!

— Ты слышишь, как чайка рыдает и плачет,

Свинцовую зыбь бороздя —

Скрываются строгие черные мачты

За серой завесой дождя…

Он почти подбежал к перилам, ограждавшим площадку верхнего этажа. Внизу было полно народу. Сидели молча и, повернувшись в одну сторону, слушали девчонку лет 10–12 — сидя за столом, она аккомпанировала себе на гуслях и пела, глядя в окно.