Книга В альковах королей - Жюльетта Бенцони

Тем временем Филипп едва мог высидеть до конца свадебного пира. Не обращая никакого внимания на певцов, танцоров и жонглеров, он не сводил глаз с прекрасной Ингеборги. Король мечтал поскорее остаться наедине с ней, и, когда дамы во главе с Аделаидой наконец повели новобрачную в ее покои, по лицу его расплылась блаженная улыбка.

Вскоре и Филипп направился в убранную цветами опочивальню, горя страстью и желанием. Сбросив одежды, король возлег рядом с женой. Он откинул простыни, впился взглядом в прекрасное обнаженное тело Ингеборги – и вдруг почувствовал, что желание покидает его! Филипп вскочил как ошпаренный, на лбу у него выступил холодный пот. Господи, что с ним творится?

Ингеборга ослепительно красива, но своей белоснежной кожей и огромными изумрудными глазами она еще больше, чем прежде, напоминала мраморную статую. Она была будто неживая… К тому же принцесса молчала – хотя вряд ли пара латинских фраз, которые она могла произнести, помогла бы Филиппу любить это изваяние!

Ингеборга ждала ласк, неподвижно лежа на широком супружеском ложе, но Филипп так и не решился дотронуться до нее. Трижды пытался он лечь рядом с супругой, обнять ее, поцеловать – и все три раза тут же вскакивал с постели и принимался шагать взад-вперед по комнате; при этом его руки дрожали, а по лбу струился холодный пот.

Решив, что он смущается, Ингеборга улыбнулась и поманила его к себе. Он заставил себя лечь, но спустя несколько минут снова встал. Ингеборга подумала было, что так, видно, и должно быть в первую брачную ночь, однако вскоре поняла, что происходит что-то странное.

Мечась по комнате и сжимая кулаки, король пытался унять лихорадочную дрожь, но ему так и не удалось разбить окутывающий Ингеборгу холод, который охватил и его, просачиваясь в его вены, убивая всякое желание… Эта женщина слишком красива! Вдруг королю пришла в голову мысль, от которой он побледнел.

– Меня околдовали!.. – в испуге прошептал он и, все так же дрожа, лег с Ингеборгой.

Это недоступное для него женское тело стало внушать ему ужас. Он отодвинулся на край ложа, подальше от жены, стараясь забыться сном. И поутру юная принцесса проснулась такой же невинной, какой заснула накануне…

Утром слуга трижды ударил жезлом в дверь опочивальни. Придворные с улыбками встали на пороге.

Королевская чета восседала на брачном ложе. Супруги были уже одеты в красные шелковые туники и верхнее платье из золотой парчи. Они были великолепны, но от придворных не укрылось, что король, обычно розовощекий, сегодня был бледен, как привидение, а глаза государя не выражали ничего. По лицу же его юной супруги было видно, что она плакала…

Придворные торжественно сопроводили молодоженов к собору, где должна была состояться коронация Ингеборги.

Было пятнадцатое августа, праздник Богородицы. Весь город готовился к церемонии. Ликующие толпы заполонили улицы.

И вот королевская чета вновь вступила под высокие своды собора. Однако на сей раз лица супругов были неподвижными и отрешенными.

Филипп и Ингеборга, бледные и печальные, опустились на колени перед алтарем. Церемония началась.

Архиепископ Реймский Гийом де Шампань, дядя короля, в окружении двенадцати епископов сначала подтвердил коронацию Филиппа Августа, а потом, повернувшись к Ингеборге, приступил к обряду. Два епископа, развязав золотые тесемки на тунике женщины, обнажили Ингеборгу настолько, чтобы архиепископ мог совершить миропомазание, прикасаясь пальцами, смоченными в благовонном елее, к ее груди. Но не успел архиепископ начертать крест, как слабый крик заставил его обернуться. Он так и застыл с вытянутой рукой, с ужасом глядя на Филиппа Августа. У короля начался припадок. Дрожащий, с закатившимися глазами, монарх махал руками так, словно отгонял от себя злых духов. В исступлении он стал цепляться за золотое облачение дяди. Побелевшие губы короля беззвучно шевелились.

К государю подбежали священники, загораживая его от людских глаз. Гийом де Шампань осторожно высвободил свое облачение из пальцев Филиппа, чтобы закончить церемонию. Вдруг король двумя руками оттолкнул от себя жену… Та не могла больше удержать слез…

В храме воцарилась тишина. Все смотрели на архиепископа, чья рука застыла в воздухе. Поколебавшись, он вдруг решился и коснулся пальцем, смоченным в елее, лба короля.

По телу Филиппа пробежала дрожь, его мертвенно-бледное лицо постепенно порозовело. Наконец он вполне осмысленным взглядом посмотрел на дядю и тяжело вздохнул. «Можно продолжать», – говорили его глаза.

И архиепископ продолжил церемонию – медленную, торжественную, бесконечную…

После благодарственного молебна под звон колоколов и пение гимнов король и королева вышли из собора. Их приветствовали толпы горожан. Улыбка вернулась на лицо Ингеборги, но ненадолго. Как только они добрались до ворот замка, Филипп оставил напуганную жену одну, не одарив ее ни словом, ни взглядом, и удалился в свои покои, требуя к себе советников.

Те явились незамедлительно: архиепископ Реймский, брат Бернар де Венсенн, Этьен де Турне и прочие. Король, восседая в своем резном деревянном кресле, угрюмо смотрел на них. Он уже пришел в себя, и его ужас сменился гневом и холодной яростью. По дороге из собора в замок Филипп уже признался дяде в том, что почувствовал внезапное отвращение к Ингеборге: это-то и вызвало припадок…

– Она околдовала меня, – твердил король. – Лишила мужской силы! Пусть отправляется обратно в Данию!

Тщетно прелат пытался объяснить племяннику, что такое могло случиться с ним просто от усталости, а то и от неутоленной страсти. Король не желал слушать возражений.

– Я хочу, чтобы она уехала, – повторил он.

И теперь Филипп Август, взирая из своего кресла на прибывших сановников, вовсе не просил у них совета. Он излил перед ними душу, рассказал об ужасной ночи и о проклятии, лишившем его мужской силы. Он понял, что нечеловеческая красота Ингеборги – порождение дьявола. Датчанка околдовала его, и теперь король боялся, что никогда не сможет возлечь с женщиной. Это к добру не приведет…

– Почему вы ни словом не обмолвились об этом перед коронацией?!

– Почему вы допустили, чтобы Ингеборга приняла святое помазание?.. – наперебой вопрошали святые отцы.

– Да потому, что я надеялся на то, – отвечал король, – что помазание снимет проклятие. Я христианин, и я верил, что Господь изгонит злого духа, но Он этого не захотел!

О, Филипп понял это сразу, как только неодолимый ужас обуял его! А произошло это в тот самый миг, когда епископы приоткрыли дьявольское тело Ингеборги.

– Я не смогу жить с этой женщиной! – закричал король, теряя самообладание. – Ее надо отослать назад в Данию. Пускай убирается с теми, кто ее сюда привез! Невелика беда. Все равно мы не получили того, на что рассчитывали. Сообщите датским посланникам, что им вернут принцессу.

Датчане, почуяв неладное, уже приготовились незаметно улизнуть из Амьена. При одной мысли о том, что скажет им король Кнут, когда они привезут обратно его сестру, у них душа ушла в пятки. А уж о том, что он с ними сделает, лучше было вообще не думать: ведь молодой король ничуть не мягче своего покойного родителя…