Книга Банда 7 - Виктор Пронин

— Для кого?

— Не надо, — Пафнутьев выставил вперед плотную свою ладонь, как бы перекрывая к себе доступ слов пустых и ненужных. — В городе на моем фронте произошли некоторые события, вы о них знаете.

— Что вы имеете в виду?

— Не надо, — Пафнутьев терпеливо повторил свой жест ладонью. — Мы же договорились, что вступительные наши беседы закончились.

— Кстати, я спешу.

— И этого не надо. Мне кажется, нам лучше поговорить здесь. — Пафнутьев который раз окинул взглядом каминный зал. — Нежели в другом месте, менее приспособленном для откровений. Не надо вам никуда торопиться. Не стоит. Я слышал, вы владеете туристической фирмой?

— Так, — крякнул Сысцов и потянулся к бутылке. Но Пафнутьев успел перехватить ее и поставил на пол.

— Чуть попозже, — пояснил он.

— Как скажете, Павел Николаевич.

— Я о фирме «Роксана».

— Ах да. Что вас интересует? Результаты коммерческой деятельности? Они очень скромны.

— Девушки, которые убирали здесь... Пользовались услугами фирмы?

— Так, — снова крякнул Сысцов. — Даже не знаю, что и ответить вам, Павел Николаевич. Дело в том, что я попросту не знаю. Разве я могу помнить всех клиентов «Роксаны»? Согласитесь, вопрос немного наивный, немного смешной.

— Посмеемся чуть попозже, — невозмутимо ответил Пафнутьев. И положил на стол перед Сысцовым фотографию, сделанную любительской мыльницей где-то на одной из дорог Северной Италии между Монте-Карло и Аласио. На фоне роскошного туристического «Мерседеса» выстроились для съемки пассажиры — красивые девушки, веселый Сысцов в белых одеждах, Пахомова и некий гражданин в толстых очках.

Сысцов, не торопясь, надел очки, взял снимок, внимательно в него всмотрелся.

— А я там, в Италии, неплохо выглядел, а? — усмехнулся он, возвращая снимок.

— В окружении таких девушек и я бы смотрелся неплохо, — заметил Пафнутьев, но снимок со стола не убирал. — Среди этих девушек есть те, кто убирал у вас?

— Не знаю. Не помню.

— Этими словами, Иван Иванович, вы позволяете мне думать все, что угодно.

— Все, что угодно, вы можете думать и без моего позволения.

Слова прозвучали достаточно жестко, если не сказать насмешливо. А эту интонацию Пафнутьев улавливал безошибочно и в разговоре с собой не любил. Ну не любил, и все. Не нравилась она ему. Он обижался.

— Дорогой Иван Иванович, — начал Пафнутьев с некоторой церемонностью. — Хочу сообщить следующее. Как говорится, в первых строках своего письма. Я знаю имена, фамилии и паспортные данные всех этих девочек, — он постучал пальцем по снимку. — И об остальных участниках этого снимка мне тоже многое известно.

— Приятно слышать, — вставил Сысцов.

— Не надо меня перебивать. Я скажу все, что считаю нужным, независимо от того, приятно вам это слышать или не очень. Я знаю имена, фамилии и паспортные данные всех девочек, которые... как бы это выразиться поприличнее... Которые побывали на уборке этих комнат. И вообще об их времяпрепровождении в этих комнатах мне тоже известно. И все за-до-ку-мен-ти-ро-ва-но, — по складам, чтобы не сбиться, произнес Пафнутьев. Он блефовал, ничего этого у него не было, но его знания и предположения позволяли блефовать, он знал, что в данный момент за этим столом разоблачить его невозможно. — У меня есть портреты этих красавиц и в несколько другом исполнении, — и Пафнутьев, порывшись в карманах, вынул пачку величковских снимков, среди которых расчетливо и безжалостно вложил снимки, сделанные в квартире Юшковой, возле мусорных ящиков, в морге во время вскрытия.

Снимки он протянул Сысцову, и тому ничего не оставалось, как взять их, хотя чувствовалось, что не хотелось, от снимков исходила какая-то злая сила, и Сысцов это чувствовал.

Но пришлось ему взять снимки и просмотреть их. Все это он проделал молча, и ни одна жилка на его красноватом породистом лице не дрогнула. Но мелкие капельки пота выступили на лбу и руки чуть заметно задрожали. Не потому, что он плохо собой владел, скорее возраст напомнил о себе.

Бросив пачку снимков на стол, Сысцов поднялся, обошел вокруг стола, взял с пола бутылку коньяка, которую совсем недавно туда поставил Пафнутьев, и, вернувшись в свое кресло, плеснул себе довольно щедрую дозу. Выпил, прижал на секунду ко рту тыльную сторону ладони, взглянул исподлобья на Пафнутьева.

— Ну, что ж, Павел Николаевич, я прекрасно понимаю ход ваших мыслей.

— Нисколько в этом не сомневаюсь.

— Но должен огорчить — все эти страсти-мордасти, — он кивнул на снимки, — не имеют ко мне никакого отношения.

— Другого ответа я и не ожидал, — рассудительно проговорил Пафнутьев.

— Так что не обессудьте, помочь ничем не могу. Но, с другой стороны, я прекрасно понимаю, что вам хочется каким-то образом втянуть меня в эту историю... Не понимаю другого — зачем? Ведь мы с вами одной крови! Вместе мы бы горы свернули! Зачем, Павел Николаевич?

— Девочек жалко.

— Этих?! — Сысцов ткнул пальцем в пачку фотографий.

— Одна из них беременная была... Хотела родить. Видимо, это кому-то не понравилось. Результат вы видели. Мне подумалось, что вы захотите помочь правосудию, может быть, у вас есть какие-то соображения на этот счет... Поделитесь.

— Нет, Павел Николаевич, боюсь, ничем помочь не смогу. Да, бывали здесь, в этом доме, время от времени девочки, которые убирали, стирали, мыли... Ну, вспомню я, что кого-то звали Маня, а кого-то Саня... И это все. Вы мне верите, Павел Николаевич?

— Конечно, нет, — буднично ответил Пафнутьев.

— Почему? — искренне удивился Сысцов.

— Эти девочки были с вами в Италии только в этом году по три раза. А вы говорите Маня, Саня... Я дал вам возможность легко и просто отбросить все мои гнусные подозрения. Вы не пожелали. Следовательно, у вас есть для этого причины. Ну что ж, пусть так. Будем работать. Спокойно, неторопливо, основательно. Вот повестка, — Пафнутьев, покопавшись в своей папочке, нашел нужную бумажку. — Распишитесь, пожалуйста, а я оторву корешок и подошью его в дело.

— Какое дело?

— Уголовное. По факту смерти Надежды Шевчук и Таисии Хмелько.

— Это те самые, которые...

— Да, те самые, которых вы только что видели на фотографиях, — Пафнутьев сунул в папку снимки, которые недавно рассматривал Сысцов. — Я прошу вас подойти ко мне в кабинет. И мы с вами, Иван Иванович, повторим сегодняшний разговор. Простите, без коньяка, но зато с протоколом.

— В качестве кого вы меня привлекаете?

Пафнутьев замер на какое-то время, потом медленно-медленно поднял голову, с бесконечным удивлением посмотрел Сысцову в глаза.

— Вопрос, конечно, интересный, — протянул Пафнутьев. — Мне и в голову не приходило задать его себе. Я считал, что единственно возможная роль для вас, Иван Иванович, это выступить в качестве свидетеля...