Книга Банда 4 - Виктор Пронин

— Павел Николаевич? Это я, Андрей. Какие новости?

— Новости просто потрясающие! — заорал в трубку Пафнутьев с такой силой, будто долго не мог произнести ни слова и вот, наконец, вырвался, сбросил путы и смог заговорить. — Ты, судя по голосу, жив. Я жив. Шаланда жив. Худолей пьян в стельку. Разве это не прекрасно?

— Значит, с Шаландой все в порядке? — сдержанно спросил Андрей.

— Ты не поверишь! Шаланда — полная кефали!

— Да, действительно, это неплохо, — произнес Андрей, поглядывая по сторонам.

— А ты как?

— Иду на свидание.

— Ни пуха!

— К черту! — проговорил Андрей и повесил трубку.

До свидания оставалось пятнадцать минут.

Андрей решил не идти по главной улице, а добраться к нужному переулку дворами. Это было гораздо безопаснее, да и появиться он мог неожиданно, в последний момент. Пробираясь между детскими площадками, песочницами, размокшими за зиму беседками, в которых пенсионеры отчаянно сражались во всевозможные задумчивые игры, Андрей безошибочно вышел к автобусной остановке, где и была назначена встреча.

До восьми оставалось несколько минут, не то две, не то три. Автобус ждали женщина с двумя детьми и вжавшийся в угол мужичок, не выдержавший, видимо, последнего тоста. Сквозь стеклянные кирпичи остановки его темная фигура казалась бесформенным сгустком. И только по тому, что мужичок время от времени шевелился, выглядывал на дорогу в ожидании автобуса, можно было догадаться, что это все-таки живой человек.

Начал накрапывать дождь.

Андрей спрятался под грибом, расписанным под мухомор. Здесь была врыта в землю маленькая размокшая скамейка, на ней он и расположился. Похоже, местные выпивохи частенько навещали этот скромный грибок, все вокруг было усеяно пробками — жестяными, пластмассовыми, фольговыми. На земле можно было рассмотреть и белесый хребет рыбешки, и куриную косточку, обглоданную до белизны зимними морозами, и конфетные обертки.

Посмотрев на часы в очередной раз, Андрей увидел, что уже восемь. И в ту же секунду к автобусной остановке подъехал зеленый «жигуленок» чуть ли не первого выпуска. Из него вышла Надя. Как и прошлый раз, она была в черном плаще. Оказавшись на тротуаре, щелкнула зонтиком, и он распахнулся над ней красно-перепончатым крылом. «Жигуленок» отъехал, и Надя, оставшись одна, обеспокоенно оглянулась по сторонам.

«Черный плащ, красный зонтик, — отметил Андрей. — Мрачновато получается, траурное какое-то сочетание... Но, что делать, что делать...»

Он вышел из-под грибка и шагнул к автобусной остановке.

— А вот и я, — сказал Андрей, беря ее под локоть.

— Надо же... А я была уверена, что ты не придешь, — сказала Надя.

— Почему?

— Ой, для этого столько может быть причин, что их даже перечислять неинтересно. Куда мы идем?

— Для начала лучше спрятаться где-нибудь от дождя, — Андрей окинул взглядом улицу, прилегающий тротуар, сквер. Ничего подозрительного, настораживающего он не заметил. У киоска стояли под навесом два мужичка, рядом на земле лежал рулон рубероида — дачники собирались открывать сезон. На подошедшем автобусе отъехали и женщина с детьми, и пьяный мужичок. Он с трудом подошел к автобусу, протянул в беспомощности руки, и его просто втащили вовнутрь. Двери тут же захлопнулись за его спиной.

Надя выглядела лучше, чем в прошлый раз, но вела себя как-то встревоженно.

Несколько раз Андрей поймал ее взгляд, брошенный вдоль улицы, назад, она вздрогнула, когда из кустов неожиданно выскочила промокшая под дождем собака.

— Ты чего-то опасаешься? — спросил Андрей.

— Я уже знаю, что с тобой можно ничего не опасаться.

— А мне? Мне нужно чего-то опасаться? Твои знакомые — крутоватые ребята, а?

— Не столь, не столь, Андрей.

— И они вот так легко смирились с твоим уходом?

— Каким уходом? — удивилась Надя. — Я ни от кого не ушла, ни от чего не ушла.

— И ни к кому не пришла?

— К тебе вот пришла, но зачем — не знаю.

— Темнишь, — сказал Андрей. — Знаешь.

Надя отвернулась, помолчала, чуть сильнее сжала руку у локтя.

— Извини, — сказала она. — Слукавила. Невольно. Слова подвернулись... Я и не заметила, как они выскочили. Как с горки соскользнули.

— Бывает.

— Скажи... Я тебе нравлюсь?

— Да.

— Но ты же меня совершенно не знаешь?

— Я говорю о том, что знаю.

— Не боишься разочароваться?

— Если это придет, значит, придет, — Андрей спокойно посмотрел Наде в глаза. — Ты волнуешься? Нервничаешь?

— Не каждый день приходится ходить на свидания... Куда идем?

— Здесь недалеко есть квартира, от которой у меня в кармане ключи.

— А мне там ничего не угрожает?

— Почему... Угрожает. Но гораздо меньше, чем здесь, на улице.

— Это твоя квартира?

— Почти.

— Явочная? — усмехнулась Надя.

— Называй ее, как хочешь... Но там не капает с потолка, не дует из окон, не течет из кранов. Там тепло, мурлыкает холодильник, и в холодильнике кое-что есть.

— Ты ведешь себя уверенно... Привык к победам?

Андрей усмехнулся. Этот облегченный, игривый разговор был не для него. Не любил он произносить слова ради забавы, а если и срывались невзначай, он сам же потом их стыдился и старался побыстрее забыть об этой своей нечаянной слабости.

— Ну, хорошо... Скажи тогда, где моя девочка? Как я найду ее?

— Скажу... Чуть позже.

— А вдруг с тобой что-нибудь случится?

— А что со мной может случиться?

— Все, что угодно, — сказала Надя твердо. — Может упасть кирпич на голову.

Трамвай может переехать. Настигнет карающая рука моего любимого начальника...

Ведь может?

— Тогда обратись к Пафнутьеву. Начальнику следственного отдела прокуратуры. Он поможет.

— А если и с ним Бевзлин разберется?

— Что-то, я смотрю, у твоего Толика большие планы?

— Он всегда этим отличался.

— А при появлении дочки слинял? Как последний фраер?

— Он принял целесообразное решение, — без выражения произнесла Надя. — Ему показалось, что так будет лучше.

— Кому лучше?

— Всем.

— И для девочки, из которой сделают инъекцию для немецкой, английской, американской старухи?

— Пафнутьев мне поможет? — Надя перевела разговор в другое направление.