Книга Рай, ад и мадемуазель - Гарольд Карлтон

— Совершенно новый образ, — повторила Саманта, внимательнее разглядывая ее.

— Это цветные линзы? — Она приподняла веко Софи.

Та отвела взгляд.

— Нет, у меня такие глаза. Как поживает Кристофер?

— Замечательно. Я подумала, может, он заглянет повидаться с тобой…

Софи поморщилась.

— Не стоит. — Она указала на округлившийся живот. — Надеюсь, ты подобрала одежду, чтобы скрыть это?

Саманта передала ей платье от Шанель.

— Да, дорогая. Мы хотим, чтобы ты была счастлива. В основном будем снимать крупный план. Покажи нам эмоции. Мы хотим ambiance…[108]

— Поставь песню Ива Монтана, — попросила Софи.

— А чем тебе не нравится «Rolling Stones»? — крикнул Клаус, поправляя белый бумажный фон.

— А чем они должны мне нравиться? — возмутилась модель. — Я француженка, мне нужен Ив Монтан. Раз я посвящаю тебе два-три часа своего времени, то могу, по крайней мере, выбрать музыку?

Удивленная Саманта заторопилась к проигрывателю.

— Кажется, у нас новая дива, — буркнула она Клаусу. — Бедняга Кристофер! Хорошо, что он не пришел.

Софи исчезла в cabine, где специально вызванный Жан-Жак начал колдовать над ее лицом.

— Если она продолжит в том же духе, — проговорила американка, — то новое лицо «Шанель» скоро станет первой «задницей „Шанель“».

Шампанское со льдом помогло Клаусу сделать несколько замечательных фотографий. Жесткий яркий свет (синхронизированные вспышки с серебристыми зонтами) делал тени глубже и усиливал контраст между черным и белым.

Саманта изобразила несколько поз и попросила Софи повторить их.

В исполнении модели это было не так смешно. Будущая мама рассказала, что на недавней съемке для британского «Вог» фотографы просили ее становиться на колени или садиться, убежденные, что это даст арт-директорам другие «формы» в противовес стандартным позам в полный рост. Стало модно фотографировать бегающих, прыгающих моделей на белом фоне. Движение, действие, эмоции!

Роскошную одежду от Шанель сочетали с потертыми джинсами и футболками, чтобы подчеркнуть протест; Софи изображала девушку сегодняшнего дня или даже завтрашнего. Манекенщица предложила надеть пиджак «Шанель» вместе со старыми узкими джинсами.

— Мадемуазель упадет в обморок, увидев такое святотатство, — сказала Саманта. — Но смотрится очень современно.

Жан-Жак начал с незаметного естественного макияжа и дошел до маленьких желтых и белых маргариток на лице модели. Лучше всего получился романтический образ: дымчатые, оттененные глаза, нарумяненные щеки и прелестные нежно-розовые губки — неземная красота, словно ангел моды спустился с небес.

— Что ты творишь? — спросила Саманта, когда модель наконец переоделась и вышла из гримерной. — В смысле со своей жизнью?

Клаус на другом конце студии приклеивал ярлычки к кассетам.

— А в чем дело? — Софи прикурила и выдохнула длинную прерывистую струю дыма.

Повисла тишина. Девушка выдержала взгляд Саманты, даже не моргнув.

— Пытаюсь жить как хочу, — наконец произнесла она. — Видишь ли, нужно многое понять и спланировать. Мне нравится Лондон… и одиночество.

Саманта, у которой редко просили совета, внезапно очень-очень захотела дать его. Она приобняла подругу.

— Не потеряй Кристофера! Таких парней — один на миллион. А ты не желаешь понять, как тебе повезло. И он тебя любит. Я знаю это.

Софи кивнула, выдыхая дым, и умоляюще посмотрела подруге в глаза.

— Можно попросить тебя кое о чем…

— Проси! — воскликнула Саманта.

— Я… — Софи помолчала. — Я скучаю по нему. Я так сильно скучаю… Он хороший. Я даже готова сказать, что люблю его. Но… — Француженка беспомощно махнула рукой. — Пообещай, что не расскажешь Кристоферу, как я запуталась… Мне нужно самой во всем разобраться.

— Обещаю. Но, Софи, я не совсем понимаю. Ты красавица! Ты станешь топ-моделью мирового уровня. Каждый второй влюбится в тебя. Только начнется кампания — и твое лицо будут узнавать во всем мире! Даже Твигги не…

Манекенщица коснулась руки подруги, меняясь в лице. Саманта замолчала и взглянула на самого грустного человека, какого видела в жизни.

— Красота, известность — чепуха, если не знаешь, кто ты на самом деле, — сказала Софи.

— Ах, — выдохнула американка.

— Впереди у меня нелегкий год, — произнесла модель. — Пожалуйста, не говори никому о моей беременности. Позже постараюсь фотографировать только лицо и волосы. После родов надо восстановиться в кратчайшие сроки. Я останусь в Лондоне и буду осмотрительна. Разразится скандал, если в Париже узнают, что лицо «Шанель» носит внебрачного ребенка.

— Катрин Денев выходила замуж в черном платье! — засмеялась Саманта. — Почему же тебе нельзя родить дитя любви? Я бы придала это огласке — и добилась успеха! Я бы…

— Но я не ты, Саманта, — тихо сказала Софи. — Мне не нужна дурная слава. Я просто хочу стать хорошей матерью.

Каждый день, заканчивая работу, Моник заходила к мадам Антуан, чтобы доложить о дневных примерках.

— Где ты живешь? — спросила ее начальница как-то вечером. — Странно, что я не знаю.

— Снимаю комнату в Шатле у двух сестер-модисток, — ответила Моник. — Я там одна из нескольких квартиранток.

Мадам Антуан нахмурилась и, кажется, даже немного разочаровалась.

— Но теперь ты хорошо зарабатываешь. Почему не найдешь квартиру?

— Oui, madame.

Мадам Антуан начала рассуждать о разных районах Парижа. Моник старательно слушала. «Она ведь хочет как лучше», — думала девушка, выслушивая бесконечные советы, как спланировать жизнь. Пока швее не очень хотелось переезжать от сестер Катро.

— Задумайся об этом всерьез, — подытожила женщина. — Тогда Париж действительно станет твоим домом. И я буду уверена, что ты не покинешь нас.

— Простите, но я и так останусь здесь.

— Отлично.

Directrice встала, показывая, что пора прощаться. Моник пожала белую ладонь мадам Антуан, украшенную драгоценностями. Эти безупречно нежные руки с красными ноготками никогда не мыли пол или посуду.

— Софи как сквозь землю провалилась. — Синие глаза внимательно посмотрели на девушку. — Ты не в курсе, где она?

— Думаю, в Лондоне, на фотосъемках. Недавно приезжала сюда на несколько дней.

— Но почему я ничего об этом не знаю? — Мадам Антуан задумчиво тряхнула головой.

Моник сочувственно посмотрела на нее и позволила себе спросить: