Книга Пристрелите нас, пожалуйста! - Наталья Андреева

Вот он, инстинкт! Животный страх смерти! Лучше бы было тогда умереть, в больнице, после того как с крыши сиганул. Нет! Жить любой ценой! Хоть нищим, хоть инвалидом. Хоть зэком. Только бы жить. И это после всего, что у меня было! Какие рестораны меня считали желанным гостем! Какие апартаменты были к моим услугам! Если уж лететь – то бизнес-классом! Чтобы вокруг вились красотки-стюардессы:

– Не желаете ли чего-нибудь?

Сейчас бы я пожелал!

Эх, как же я люблю покушать! И выпить тоже. В баньке люблю попариться и прямо из ее раскаленного, пахнущего распаренными березовыми вениками нутра бултыхнуться в ключевую воду…

Похоже, ничего этого у меня уже не будет. Нечем мне больше порадовать плоть. А плоть, она такая. К хорошему привыкает быстро, а вот отвыкает с трудом. Ночами меня охватывает отчаяние. Я вспоминаю вкус блинчиков с икрой, с топленым маслицем, ноздреватых, слегка поджаристых, но не потерявших своей упругости, с легкой кислинкой, пока во рту не начнут лопаться икринки… Эх!

А пиво? Знаменитое чешское пиво в огромной, слегка запотевшей кружке, на которую нахлобучен шипящий, с хмельной ленцой оседающий сугроб. Окунаешь в него губы и тянешь прохладную, восхитительную горечь цвета расплавленного гречишного меда… А на улице жара… И плоть словно бы восстает из небытия, за спиной вырастают крылья, и кажется уже, что небо не над головой, а вокруг, и жизнь не подъем в гору, а полет…

Да что ж это такое-то, а? Я уже измотан до предела гурманскими бреднями. Снятся мне эти проклятые кулебяки на четыре угла, итальянские пахучие колбасы, горы сочащегося слезой янтарного сыра… Я только о еде и думаю. И во сне вижу все то же. Тарелки со снедью. Вроде бы и сыт. Набил брюхо чем попало. И передачи жена постоянно приносит, все то, что люблю. Но еда – это же процесс. Вкушение. Коему нужна соответствующая обстановка. А здесь что?

Мучаюсь я. Таким, как я, нельзя в тюрьму. Моя плоть гораздо сильнее духа. Я никогда не был человеком идейным. И бизнесом занялся ради плоти. Она этого просила. Люби себя, балуй. Иди на все. А бес словно бы подслушал. На тебе, Аркаша, десерт. Красивую бабу. Хороший кондитер тут поработал, ничего не скажешь. Мечтал я свой кремовый торт повезти на курорт и там, так сказать, насладиться. Не телом ее, тут у меня как раз желаний мало. Можно разок во имя продолжения рода, но без энтузиазма.

Мне хотелось наконец услышать:

– Какой же он классный мужик, раз рядом с ним такая шикарная женщина!

А то – Телятина. Колбаса на ножках.

Господи, о чем это я? Мне молиться на нее надо. Не бросает меня. Когда вернусь (если вернусь), я буду старым и нищим. Мы продадим московскую квартиру и поселимся где-нибудь в деревне. Уже не в элитном поселке, а подальше от Москвы. Купим небольшой домик, а остальные деньги положим в банк. Или купим на них квартирку поменьше и будем ее сдавать. Это нищета, и никаких тебе блинов с икрой, чешского пива, солнечных пляжей по системе «все включено». Можно, конечно, поджаться и накопить на отдых. На баночку икры, опять же, на семужку. Картошку самим выращивать, огурцы солить. Интересно, умеет Лика солить огурцы? Надо у нее спросить…

Огурцы… Бывало, Екатерина Ивановна принесет в кастрюльке малосольные. Как-то она их делала по-особому. С хреном, с чесноком, с укропом да со смородиновым листом. Вкуснотища! Да водочки к ним…

Боже ж ты мой! Да что ж это такое творится?! Мне о здоровье надо думать, как бы здесь, в тюрьме, не загнуться, а я об огурцах!

Мысли путаются. Тупею я здесь. День-ночь, ночь-день… А бес щерится из темного угла:

– И как ты, Аркашка? Самочувствие как?

– Сгинь! Хреново мне!

– А будет еще хуже. Хочешь, Аркаша, водочки? На-ка…

И рюмка у него в мохнатой руке. Щерится гад. Издевается. Облизываю сухие губы. В животе урчит.

О-о-о!!! Пристрелите меня, пожалуйста! Был я всем, стал никем. То есть ничем. Жалкий толстяк, который скоро начнет разваливаться без качественного питания, без ухода, без удобств, к которым привык. Гнить заживо. Мысли мои уже гниют. Хотя я еще помню, как эта женщина в первый раз появилась в доме. Она приехала к моей жене.

– Это моя подруга. Помнишь, Аркаша, я тебе рассказывала?

– Конечно!

– Меня зовут Кристиной. Лика, почему ты не говорила, что у тебя такой симпатичный муж?

– Потому что никакой он не симпатичный.

– Ты говоришь как женщина, которая не ценит того, что у нее есть.

Я помню, как при этих словах козлом скакнуло сердце. Красивая, да еще и умная! Я испытал щенячий восторг. А надо было насторожиться. Красивая да еще и умная? Беги, Аркаша, беги! Делай ноги! А ты что сказал?

– Нам надо как-нибудь поужинать вместе…

Ужин принесли. Я смотрю в тарелку с ненавистью. Все, что начинается с омаров, заканчивается тюремной баландой, если те омары вместе с тобой ела красивая умная женщина. Слишком умная. А из-за ее точеного плечика выглядывал бес:

– Как тебе, Аркашка? Вкусно?

По моему лицу текут слезы. Мне не вкусно. Мне противно. Еще один день закончился. Только и радости, что жив.

Да что ж это я? Еда ведь! Еда!!! С жадностью набрасываюсь на водянистое пюре, глотаю, не жуя, торопливо подчищаю кусочком черного хлеба тарелку. Сосед по камере смотрит на меня с презрением. Как же! Гимнастику он делает! Здоровеньким хочет отсюда выйти! Еще на что-то надеется! А вот я уже нет. Не надеюсь. Наплевать мне, как на меня смотрят. Жрать я хочу, понятно? Все время хочу жрать. Дрожащей рукой вытираю перепачканный в картофельной жиже подбородок.

– Аплодисменты!

– Мне выпало заканчивать. Что ж, я хозяйка. Я принимала сегодня гостей. Осталось сказать пару слов на прощание.

Я не верю, что люди меняются. И насчет своего мужа не питаю никаких иллюзий. Он не сдал меня следователю вовсе не из благородства. Я просто ему нужна. Аркаша прекрасно понимает, что, попади я тоже в тюрьму, его собственная жизнь будет кончена. А он трус. Он боится умирать. Я нужна ему, чтобы платить адвокату, носить передачи, сохранять его имущество, пока он на зоне. Он очень расчетливый человек, и ничто его не изменит.

Почему я это делаю? Прошу для него снисхождения, хлопочу? А вы не поняли? Потому что кроме него у меня никого нет и уже не будет. Он – единственный близкий мне человек. Еще мама, но она больная и старая, я, конечно, скрывала от нее, что муж в тюрьме, а загородный дом сгорел, но об этом написали в газетах. О том, что элитные коттеджные поселки тоже горят. Да еще и маньяк. Журналисты любят такие истории. Любят раздувать из мухи слона. Статьи были злые, полные нелепых вымыслов. Мама газет не читает, но соседи… Да еще в криминальных новостях показали. Я думаю, ей немного осталось. После визита «доброжелателей» она потихоньку стала угасать. Я наняла ей сиделку, потому что не могу оставить бизнес и Аркадия. Я пока им нужна. А в выходные мотаюсь к маме, в Тамбов. Я пытаюсь ее утешить, но сама с трудом сдерживаю слезы. Скоро у меня совсем никого не останется, кроме Аркаши.