Книга Единственный, кто знает - Патрик Бовен

Марион взяла свой бокал и осушила его до дна одним глотком.

Поставила на стол.

— Вчера я говорила с Хлоей… — начала она.

— И что же?

— Так вот, мой ответ — нет.

— Нет?

— Я остаюсь здесь.

Разговор прервало появление слуги, который принес «кофе майя». Он разлил горячий алкоголизированный напиток в две чашки, присыпал сверху корицей и поджег. Затем высоко поднял обе чашки и слегка покачал ими, отчего языки пламени всколыхнулись, образуя причудливые завитки.

Марион смотрела на пляску огненных языков, которые казались ей вырвавшимися откуда-то из глубин преисподней. Сгорающий коричный порошок слегка потрескивал, источая сладковатый аромат.

Закончив огненное шоу, слуга поставил кофе на стол и удалился.

Марион взглянула на собеседника:

— Мистер Фигероа. Хлоя и я хотим одного и того же. Спасти Адриана. Он в руках маньяка. Помогите нам. В обмен на это я передам вам все его материалы.

— Мисс Марш, почему вы думаете, что мне понадобятся ваши услуги?

Марион ответила не сразу.

Хотя ответ на этот вопрос она приготовила еще накануне.

— Потому что я знаю, как захватить Троянца.

Глава 51

Раньше

Операция Марион прошла без проблем.

Диагноз — острый аппендицит — подтвердился, но никаких осложнений не было. Марион полагалось провести неделю в больнице, однако Натан разрешил ей выписаться через двое суток, поскольку отец хотел забрать ее к себе, чтобы обеспечить надлежащий уход для скорейшего выздоровления. Он регулярно контролировал ее состояние с помощью биологических экспресс-анализов. Каждый день они виделись либо часами говорили по телефону. Иногда — и то и другое.

Однажды вечером Натан приехал за ней, желая вдвоем отпраздновать полное выздоровление. Это был ее первый «выход в свет» после операции, и она чуть ли не полдня подбирала одежду и макияж. Ближе к назначенному времени она уже чувствовала себя как на иголках и то и дело подходила к окну. Шел снег. К дому подъехал роскошный лимузин. Марион округлила глаза.

Она спустилась вниз в сопровождении отца. Натан вышел из машины, протянул ему руку:

— Мистер Марш.

— Натан.

— Ваша дочь хорошо себя чувствует?

— Ее пока еще надо поддерживать, когда она поднимается или спускается по лестнице. В остальном, кажется, все в порядке.

— Я верну вам ее вечером в целости и сохранности.

— Не слишком поздно, я надеюсь?

— Папа… — укоризненно произнесла Марион.

— Я пошутил, — улыбнулся ее отец. — Само собой, в вашем распоряжении столько времени, сколько вы захотите.

Марион разглядывала автомобиль.

— Лимузин, — вполголоса произнесла она. — Ну, надо же. Вообще-то… это уж слишком, тебе не кажется?

Натан обнял ее и прошептал на ухо:

— Я сделал это ради твоего отца. Он американец. В США принято ухаживать за девушкой официально, это традиция. Вообще-то, я предпочел бы открытый экипаж, но поскольку сейчас зима…

На прощание отец Марион улыбнулся им и помахал рукой.

— Кажется, он это оценил, — прошептала Марион.

Натан открыл ей дверцу, затем обошел машину, сел с другой стороны и велел шоферу ехать.

— И потом, сегодня особенный вечер, — прибавил он, обращаясь к Марион. — Так что лимузин вполне уместен.

— Особенный вечер? — переспросила Марион.

Он снова обнял ее:

— Три желания. Подарок, музыка и чудо. Ты не забыла?

Автомобиль ехал по ночному Парижу. Старинные дома на набережных Сены были ярко освещены. Это великолепное зрелище Марион видела уже много раз, но не переставала им восхищаться.

Затем лимузин остановился у собора Парижской Богоматери, и они вышли. Рядом с ним репетировали музыканты, настраивая инструменты для вечернего концерта. Порой они беспокойно поглядывали на небо, откуда все сильнее сыпал снег.

Натан повел Марион к какому-то, судя по всему, заранее выбранному месту.

Затем указал вниз. Среди старинных каменных плит располагался большой гранитный круг. Марион никогда раньше его не замечала. В центр круга был вделан бронзовый восьмиугольник — роза ветров.

— Это место называется «нулевой километр», — объяснил Натан. — Ты о нем знаешь?

— Нет.

— Это специальный знак, географический ориентир. Отсюда начинаются все дороги Франции. Отсюда началась и наша история… Здесь я впервые тебя поцеловал.

Он замолчал, словно сильное волнение мешало ему говорить. Это было совершенно ему не свойственно.

— Что-то не так? — с тревогой произнесла Марион.

— По правде говоря, что-то я разнервничался…

Она хотела расспросить, в чем дело, но Натан жестом дал ей понять, что все в порядке.

— Прежде всего, хочу сказать, что ужасно боялся, когда делал тебе операцию. Я понимал, насколько ты мне доверяешь. И меня это сковывало. Я боялся сделать неверное движение. Представлял себе, что могу тебя потерять… и это было ужасно. Со мной первый раз в жизни такое происходило…

Он сопровождал свои слова резкими, но незавершенными жестами, словно стремясь за что-то ухватиться, но срываясь в последний момент.

Марион никогда еще не видела его таким.

— Но сейчас все хорошо, — продолжал Натан. — Не волнуйся. То, что я пытаюсь тебе сказать… так, чтобы ты в этом убедилась… то есть… ну, в общем, неважно… словом… я думаю, что ты женщина всей моей жизни.

Марион вздрогнула, не в силах произнести что-либо в ответ.

Натан вынул из кармана свечу и зажег ее с помощью зажигалки:

— Ну что, можешь ее задуть… Это было первое желание.

Марион дунула на свечу. Пламя погасло.

Затем Натан протянул ей пергаментный свиток.

Она его развернула.

Это был восхитительный рисунок звездного неба, с идущими поверху цифрами — очевидно, координатами. Рисунок окаймляла красивая узорчатая рамка очень тонкой работы. Чувствовалась рука настоящего художника.

— Что это? — спросила Марион.

— Звезда.

— Звезда?

— Твоя.

Он обнял Марион и указал на небо. Их щеки соприкасались.

— Сейчас идет снег. Но где-то там, высоко-высоко, чуть в стороне от Большой Медведицы, сияет огромная звезда, которая носит твое имя. Причем совершенно официально. Пергамент, который ты держишь в руках, это подтверждает, и здесь указаны точные координаты звезды. Я заказал пергамент в США и договорился об экспресс-доставке — специально для тебя. Звезда Марион. Она сияет, как сияешь ты, давая свет всем людям, которые тебя окружают. И она будет сиять еще целую вечность.