Книга Эми и Исабель - Элизабет Страут

Фабричная парковка была полна бегущих людей: кто в шапках из полиэтиленовых пакетов, кто под зонтом, их плечи опережали ноги, когда они ныряли в двери.

В конторе горел свет, желтя старый деревянный пол. Окна были закрыты из-за дождя, и поэтому в комнате веяло зимой — столь необычное чувство в разгар лета, которому, казалось, ни конца ни края, но оно и вправду было нескончаемым.

Эйвери Кларк не показал Исабель фотографии своего отпуска в горах на озере Наттетук. Он вообще ничего не рассказал о семейном отдыхе, за исключением упоминания, довольно равнодушного впрочем, что да, действительно, дождь шел и там.

— Ах, какая жалость, — сказала Исабель, стоя в дверях аквариума.

— У вас здесь все в порядке? — спросил Эйвери. Он порылся в ящике стола. И повторил, быстро взглянув на нее: — Без происшествий, надеюсь?

— Ну… нет, — сказала она медленно, переступив через порог.

Она была готова рассказать ему подробно, что были небольшие недоразумения с Ленорой, но увидела, вернее, почувствовала, что ему это неинтересно. Более того, он не хотел знать, что происходило в его отсутствие.

— Отлично. Рад это слышать. — Он провел пальцем по стопке бумаг на столе и принялся изучать расписание деловых встреч. — Я уверен, что с переменой погоды каждый чувствует себя лучше.

— Ах, и я так думаю. По большей части. Ясное дело.

Через стеклянную стену кабинета Исабель видела Дотти Браун: та сидела за столом, ничего не делала, не участвовала в разговоре и не подозревала, что за ней наблюдают. На лице Дотти застыло выражение беззащитности, полной доверчивости, какое бывает у ребенка, который испуган навечно, и озноб пробежал по телу Исабель от этого зрелища.

Глава 22

Дня два еще слегка поморосило, потом небеса внезапно прояснились, и упала тьма, только яркие полоски невидимого заката полыхнули у самой линии горизонта. В ту ночь звезды взошли дружно: Пояс Ориона, Большая и Малая Медведицы, брызги Млечного Пути — все они выстроились и мерцали на поверхности глубокого и неподвижного небесного океана.

Рано утром нежные полоски облаков высоко в небе были похожи на тонкий ледок по бокам синей керамической чаши.

Невидимые в ярком свете, ворковали горлицы, крикливые кардиналы и дрозды стремительно перелетали с дерева на дерево.

Жена хозяина молочной фермы миссис Томпсон, стоя на заднем крыльце, сказала, ни к кому не обращаясь:

— Нет, вы только послушайте этих птиц.

И действительно, утренний птичий гомон казался еще звучнее в этом мягком, завороженном воздухе.

И все же было удивительно, что после целого лета постоянных жалоб мало кто упоминал об этой перемене в погоде. Может быть, потому, что все просто стало на свои места и утомленные лужайки, темневшие бурыми заплатами, вдруг, после полутора недель дождей, снова зазеленели. Даже кора на березах выглядела посвежевшей, мягкой и чистой, а листья умиротворенно покоились в солнечном безветрии.

После полудня мамаши усаживались на крыльце, глядеть, как их дети с голыми коленками бегают по дорожкам. Отцы, вернувшись с работы, снова были не прочь устроить барбекю, а потом просидеть на крыльце весь вечер. Короче, летние традиции были восстановлены, и последующие дни протекали в приятном смешении глинистых запахов почвы, душистого барбекю и полной надежд щемящей тоски, которая неотделима от терпких ароматов свежескошенных трав.

Барбара Роули стояла на пороге кухни и дышала этой травяной свежестью, наблюдая за мужем, который загонял газонокосилку в гараж. Она думала о тех мужественных женщинах в разных концах этой огромной страны, которым приходится каждый день надевать лифчики на силиконовые протезы, и еще о том, что, возможно, и она сделает то же самое.

Ленни Мандель, проезжая по Центральной улице мимо дома, где Линда Ланьер по-прежнему так щедро принимала его, чувствовал, что способен на что-то существенное, на что-то хорошее, воображая, как в будущем он пройдет по коридорам, седовласый и осанистый директор школы, достигшей таких успехов под его заботливой рукой.

Это все воздух — прозрачный и сияющий воздух, в котором под вечер уже чувствовалось первое холодное дуновение осени. В этом воздухе витали незримые волны старых чаяний и новых надежд, которые осень всегда приносит с собой. Именно это да еще приятное чувство, связанное с крепнущей дружбой между ней, Дотти Браун и Толстухой Бев, подтолкнуло Исабель к мысли, а не пригласить ли ей Эйвери и Эмму Кларков как-нибудь вечерком прийти к ней в гости на десерт?

Эта идея посетила ее однажды вечером. Она мыла посуду в раковине и вдруг обратила внимание, до чего же миленькая у нее кухня, как славно смотрятся герани на подоконнике, и кустики календулы за окном нежатся в последних лучах заходящего солнца, — так вот, эта идея засела у нее в голове и разрослась, вытеснив прочь все другие. На самом деле ей очень хотелось снова «хорошо выглядеть» в глазах Эйвери Кларка, оттого-то и родилась эта мысль при виде уютной и чистенькой кухни. Она хотела открыть ему себя, свою жизнь (и даже свой дом) — как бы сказать ему: «Видишь, Эйвери, какая я чистая женщина, видишь, мне это удается, несмотря на все трудности, с которыми приходится сражаться?» Но тут же возник вопрос: прилично ли ей приглашать Кларков в гости? Временами ей казалось, что да: они соседи, прихожане одной церкви, это будет просто дружеский жест. Все в полном порядке.

Потом ей начинало казаться, что это будет нелепо (уместно ли приглашать начальника к себе домой?). Два часа назад она хотела даже позвонить двоюродной сестре Синди Ра, но, чтобы честно описать всю ситуацию, ей пришлось бы рассказать и историю с участием Эми и Эйвери, и поведать о том, что Эмма пустила сплетню, и, конечно, Исабель передумала звонить. Нет, тут ей придется самой все решить, и она сидела за столом, печатала и колебалась то в одну, то в другую сторону.

Но как-то под вечер, выйдя из дамской комнаты, она увидела Эйвери одного в коридоре: он склонился над питьевым фонтанчиком.

— Эйвери, а что, если вам с Эммой прийти ко мне как-нибудь вечерком на десерт?

Эйвери распрямился и посмотрел на нее, капли все еще блестели в опущенных уголках его губ.

— Конечно, это только идея, я просто подумала… — Тут она осеклась и жестом словно остановила себя.

— Нет-нет, это очень любезно с вашей стороны, — заволновался Эйвери и торопливо вытер рот ладонью, — очень любезно.

Он кивнул, столь явно застигнутый врасплох, что Исабель, к своему ужасу, покраснела до ушей.

— Удачная мысль, — сказал он, — итак, какой вечер вы имеете в виду?

— В субботу. Если вы не заняты. Около семи. Но я не настаиваю, разумеется.

— В семь часов. По-моему, прекрасно. Надо еще у Эммы спросить, но вроде бы все прекрасно.

Они раскланялись, несколько утрированно, и Эйвери ушел.

— Спасибо огромное, — сказал он напоследок.