Книга Древо и сталь - Андрей Земляной

Величественные скульптуры полководцев прошлого, словно сошедшие со страниц учебников, смотрели с постаментов строго и поощрительно, словно настраивая душу для новых подвигов. А там, за границей парка, начиналась зона песков, которая отсекала суетный мир от забот небожителей — гатранов.

Десятки планет, почти двести миллиардов населения, все их надежды и чаяния сходились тончайшими нитями сюда, в Скалу Гандам, чтобы превратиться в решения и законы, которые чуть позже будут исполнены любой ценой, как и завещано Сводом Гандам.

Элита общества шан рок была продуктом настолько хитроумных интриг и тайных операций, что на каждом руководителе высшего уровня крови было, как на мяснике. Наверх пробивались лишь те, кто был готов в буквальном смысле идти по трупам, и здесь не было места ни сантиментам, ни глупой гуманности. Все это и многое другое было аккуратно сложено и сожжено еще в нежном возрасте, а пепел развеян в местности, адрес которой забыт навсегда.

Именно таким был сан ханг — руководитель шестого ранга Кон Са, который просматривал документы по продвижению в выделенном ему секторе. Со смесью изумления, негодования и отвращения к тому, кто нагородил столь впечатляющую гору из некомпетентности, глупости и элементарного головотяпства, он листал полупрозрачную бумагу, и все никак не мог решить: сейчас пристрелить командующего или дать ему возможность сгореть заживо на площади в окружении гандар.

— Сколько кораблей потеряно? — Он еще раз посмотрел на цифру, а потом перевел взгляд на стоящего напротив ми хангира, словно не мог прочитать то, что написано.

— Две тысячи четыреста сорок шесть малого класса, восемьсот среднего и двести шесть большого, включая двенадцать космических крепостей, — спокойно отвечал хангир. Уже при подготовке доклада он знал, что с ним все кончено, поэтому попрощался с женой и детьми и, набросав от руки номера счетов, куда сбросил все деньги, покинул свой уютный дом навсегда. Таких ошибок не прощают никому, и самое лучшее, что можно сделать в такой ситуации — умереть достойно.

— Наши корабли примерно равны по силе и немного превосходят по численности, — начал перечислять Тимм Кан, не надеясь на хороший исход. — Наземные силы их значительно сильнее наших, хотя и уступают в численности почти в двадцать-тридцать раз. Но это нам вовсе не помогло. Там, где мы бросаем в бой гандаров, они воюют проклятыми роботами или вообще пускают в ход зверей. Мы разменивались в лучшем случае десять к одному, не считая того, что это десять наших солдат против одного вражеского робота. А их звери — это вообще что-то немыслимое. Они словно самой природой созданы для войны. Мощные мускулы, броня, когти и зубы, а часто и ядовитые шипы. Не могу даже представить, где водятся такие создания.

— Предположим. — Чиновник кивнул. — Но как вы ухитрились проспать блокаду перехода?!! — Кон Са хлопнул ладонью по столу, и в огромном зале это прозвучало как выстрел.

— Они применили какой-то новый тип кораблей, — попытался объясниться генерал. — Наши детекторы способны засечь любую упорядоченную активность электронных полей, но тут они совершенно бессильны. Такое впечатление, что подлетает не корабль, а мертвая оболочка! Мы не видим его до последнего момента, когда он уже не начнет стрелять. Я пытался запросить корабли усиленного класса, но мне отказывали.

Кон Са задумчиво смотрел на уже попрощавшегося с жизнью генерала и думал, как ему выкрутиться из этой крайне неприятной ситуации. Конечно, рано или поздно экспансия гандам должна была нарваться на достойное сопротивление, но то, что это произошло так быстро, было крайне неприятно. Да, в пробной волне экспансии были использованы корабли третьего эшелона и наименее боеготовые части, но фактический разгром группировки ставил под вопрос не только способности данного руководителя, но и всей идеологии гандам, чего в принципе допустить было нельзя. Кроме этого, несмотря на громадное население, действительно толковых офицеров всегда не хватало, как не хватало специалистов в любой другой отрасли. Гандары с их имплантированными знаниями были хороши на конвейере или на поле боя, но уж никак не в лаборатории и не в штабе.

— Похоже, мы недооценили угрозу, исходившую от этого направления. — Сан ханг поощрительно улыбнулся. — Что ж, извлекать уроки нужно и из поражений. Именно этому нас учат Наставники. — Кон Са встал и прошелся по глубокому ковру, совершенно гасившему все звуки. — Мы обратим наше поражение в победу только тогда, когда поймем все причины наших неудач и подойдем к делу с позиций истинного адепта веры. — Он, словно вдруг в голову пришла важная мысль, замер и повернулся в сторону продолжающего потеть генерала. — Я выступлю на президиуме с предложением включить в состав войск вашего направления дополнительно два флота второй линии и пять экспедиционных корпусов. Уверен, вооруженные таким инструментом, вы сломите сопротивление врагов нашей веры и придете сюда как триумфатор!

Генерал наконец выдохнул, вдруг поняв, что на этот раз пронесло, но каким-то змеиным движением Кон Са сократил дистанцию и негромко произнес прямо в ухо Тимм Кану:

— Но если тебя постигнет неудача, лучше пусть будет гас рон.[16]

— Я все понял, сан ханг. — Ми хангир поклонился и, не испытывая терпения руководства, быстро исчез.

— Придурок, — презрительно бросил Кон Са в закрывшуюся за генералом дверь и плюхнулся в мягкое кресло, обитое кожей его предшественника.

Разумеется, он все сделал правильно. Ни один параграф многочисленных инструкций не был нарушен. Но все равно на душе или в том месте, где у людей находится душа, у сан ханга было муторно и тоскливо. Если командующий опять провалится, ему самому придется сделать что-то выдающееся, чтобы его кожа не пошла на обивку мебели. И кого раньше постигнет кара Наставников, еще большой вопрос.

Он встал и подошел к окну, за которым бушевал первый в этом сезоне зимний шторм. Рваные тучи, гонимые ветром, обтекали гигантский пузырь силового поля, и на территории комплекса как и всегда царило вечное лето.

«Зима будет долгой», — внезапно подумалось сан хангу. «А война еще дольше», — всплыла следующая мысль, и он, как в детстве, прижал разгоряченный лоб к стеклу, в тщетной попытке успокоить нервы.