Книга Этажи - Олег Сергеевич Савощик

последний занят медпунктом полностью, выходит тридцать восемь жилых ячеек. Возможно, больше сотни жильцов два цикла провели в полной изоляции от остального Хруща.

На лавке у следующего АВП двое стариков играли в шахматы.

– Федырыч! – крикнул один, отчего встопорщились его седые усы. – Айда партеечку!

– Да что ему с тобой играть, – пробурчал второй, не отрываясь от доски, и сбил ладьей коня соперника. – Шах!

Когда-то и мы с Димкой хотели научиться, но шахматы были лишь у одного из одноклассников, а его строгий отец запрещал играть с чужими детьми: боялся, что украдут фигуры. В итоге мы лишь знали, кто есть кто на доске и кто как может ходить.

– Молодежь пускай тоже сыграет!

Мы с Вовой переглянулись. Шилов по-соседски перекинулся со стариками еще парой пустых фраз, прежде чем пойти дальше. Отойдя на несколько шагов, я обернулся. Белый конь стоял на том же месте, будто и не было последнего хода.

Скрипнул вентиль гермы, мы вышли в следующий блок. Справа от нас за стеной стонала женщина. Явно от удовольствия. Я почувствовал, как горят уши, и глянул на Вовчика, ожидая какой-нибудь грязной шутки, но лицо бывшего ликвидатора оставалось сосредоточенно-серьезным.

Дверь слева открылась, и в коридор вышла круглолицая гражданка, замотанная в два полотенца: одно обернуло тело от груди до колен, второе коконом скрыло волосы. Прошлепала босыми ногами, оставляя на полу влажные следы. На ее веснушчатых плечах блестели капли воды.

– Серафима Петровна! – Женщина колотила кулаком в соседнюю дверь. – Серафима Петровна, слышите меня? Сделай телевизор потише, старая ты плесень!

Стоны из квартиры напротив ее, видимо, совсем не смущали.

– Вы не обращайте внимания, – сказал нам Шилов. – Мы вообще тут мирно живем.

Я подумал, что слишком мирно. Слишком правильным казалось это место… и оттого неправильным. Ну не бывает таких этажей! Где соседи играют в шахматы в коридорах, а дети разрисовывают стены. Где трахаются во весь голос без страха порицания. Может, всякое отсутствие власти и Самосбора так влияет на людей?

Вовчик поравнялся со мной, замедлив шаг.

– Серый провод под потолком. Справа, видишь?

– Да.

– Это сетевой.

Я понял. Этаж должен быть подключен к той же точке доступа, что и мы, и если у нас Бионет работает, то и здесь должен. Но Шилов обмолвился, что нет.

Конечно, шнур мог быть пустышкой с оборванным концом. На этаже могло не быть рабочих ЭВМ.

Но могло быть и так, что никто из здешних не захотел, даже не попытался отсюда выбраться. Когда поняли, что им нравится не работать по двенадцать часов за талоны. Нравится жить в изоляции, без надзора Партии и ликвидаторов.

Может, и мне бы понравилось.

Жилая половина блока кончилась, после лифтов начинался медпункт. Надписи над тремя окошками казались совсем свежими, краска даже не успела высохнуть.

«Справка», «Регистрация» и на противоположной стене – «Карточки».

Все три окошка были закрыты. Шилов постучал в «Справку». Деревянная перегородка поехала вверх.

– Миха-ал Федырыч, это вы кого это к нам привели-и? – певуче спросила девушка в окошке. Горбоносая, улыбчивая, большезубая.

Вовчик объяснил, что нам нужно.

– А реце-ептик? Реце-ептик-то у вас есть?

– Вот наш рецептик. – Тельняшка показал пальцем на грудь, где висел значок со скрещенными автоматами.

– Поняла-поняла.

Девушка долго листала толстый журнала, ткнула пальцем в какую-то запись.

– Да-да, есть такое, есть! Заходите.

И нажала кнопку на столе. Над дверью в двух шагах от окошка загорелась лампа «Входите». Щелкнул невидимый механизм, и герма открылась сама.

Горбоносая встретила нас в небольшом тамбуре, провела в прямоугольное помещение, напоминающее операционную. В глянцевой плитке на полу и стенах отражался яркий свет ламп, посередине стояла кушетка с приподнятой спинкой, рядом тележка с блестящими стальными инструментами на подносе. Вдоль стены тянулись шкафы, через стекла виднелись баночки и пузырьки разных форм и размеров.

Я ожидал почувствовать типичный запах медпункта, тот же, что не так давно поселился в комнате Иры. Но пахло ничем.

Медсестра, зачем-то закатав рукава халата, открывала шкафы один за другим, копошилась на полках, стучала склянками. Заливалась трелью, сыпала вопросами без передышки.

– Как эта-ажик наш, понравился?.. А лю-юди наши как? Скажите, замеча-ательные у нас лю-юди!.. С кем уже успели познако-омиться?

Она достала бутылку без этикетки, подошла к столику в углу и разлила бесцветную жидкость по мензуркам.

– Останетесь у нас? Михал Федырыч, они-и останутся?

– Нас ждут, – сказал Вовчик.

– Так приводите их сюда, приводите, да! У нас и кварти-ирка свободная найдется!

Она дала одну мензурку Шилову, вторую всучила мне, да так ловко, что я не успел запротестовать, третью протянула Вовчику. Я уже подумал, что он откажется, но бывший ликвидатор сомневался лишь несколько мгновений, отложил пистолет и принял наполненную до краев стекляшку. Остро запахло спиртом.

– Ну, за гостей по маленькой! Чтобы им с нами было хорошо-о!

Я подумал, что она права, здесь действительно могло быть хорошо. Никакой беготни по этажам, никакого страха перед Самосбором, никакой толкотни в лифтах и на распределителях. Григорьич с Андеичем научили бы играть в шахматы…

Легкое удивление – откуда я знаю имена стариков-шахматистов? – растворилось в бурлящем водовороте мыслей.

Медсестра сказала, что и квартира здесь есть. Алина так хотела отдельную квартиру, можно привести ее сюда. Жить вдвоем. Я вспомнил красную помаду на ее губах, и какая горячая у нее кожа. Вспомнил стоны за стеной, представил, что так могла бы стонать Алина. Я мог бы заставить ее стонать даже громче…

Боль в запястье вернула меня в реальность, я неловко дернул рукой, расплескав содержимое мензурки себе под ноги. На секунду показалось, что отцовские часы раскалились, обожгли.

Шилов пил медленно, цедил буквально по капле. Лицо его напряглось, по щекам текли слезы, в глазах застыла бездна. Рука его подрагивала, будто сопротивляясь приказам мозга, но он продолжал глотать… что?

Вовчик уже поднес мензурку к губам и готовился опрокинуть ее зараз.

– Не пей! – рявкнул я, ударил его по руке; разбилось о плитку стекло.

Глаза бывшего ликвидатора ожили, он тряхнул головой.

– Не понравился тост? – невинно спросила медсестра.

Я повернулся к ней.

– Кто вы? На самом деле.

– Жители, – ответил Шилов, сдерживая рвотный позыв. – Живем здесь.

– И чего вы хотите?

– Умереть.

Вовчик посмотрел на пистолет с таким видом, будто вообще не помнил, когда успел выпустить его из рук. Проследив за взглядом бывшего ликвидатора, медсестра пинком отправила тележку с оружием к противоположной стене; грохоча, упал поднос с инструментами.

Заметить, откуда горбоносая достала скальпель, я не успел, смог лишь вовремя поднять руку, защищаясь от резкого взмаха. Лезвие рассекло химхалат, болезненно чиркнуло по коже.

Я скакал вокруг кушетки, медсестра бегала за мной, пытаясь дотянуться. Со стороны могло показаться, что мы играем в салки, если бы не острая сталь в руке сумасшедшей. Медсестра продолжала улыбаться во все зубы.

Краем глаза я заметил борьбу Вовчика со стариком. Бывшему ликвидатору удалось извернуться и отправить Шилова головой в стену; на кафеле остался скользкий зеленоватый подтек. Вовчик метнулся мимо меня и дотянулся до