Книга Подонок. Я тебе объявляю войну! - Елена Алексеевна Шолохова

номеру как дурак, не знаю, куда себя приткнуть. Не знаю, что с этой олимпиадой делать. Хотя знаю, конечно. Естественно, я туда даже не пойду и участвовать в этом спектакле не стану.

Сначала была мысль все же явиться и сдать пустой лист, но, судя по их прыти, они потом сами его заполнят и скажут, что это я все решил.

Нет, пусть победит она. Я даже не сомневаюсь, что Гордеева займет первое место, если, конечно, они там опять что-нибудь не намухлюют. Но это вряд ли, конечно. Не думаю, что кто-то, кроме моего отца, страдает такой ерундой.

Так что без меня там всё должно быть по-честному. Гордеева сможет. Она ведь и правда круто сечет в математике. Как бы я ни бесился из-за Арсения, но в этом он прав. И потом, ей, как никому, нужно это место на физмате. Она его достойна. Она умная. Хотя и дура, конечно.

На нее тоже злюсь. Ну, реально — как можно быть такой дурой? Как можно три года таскаться с этим ее гопом? А теперь еще и вестись на Арсения? Принимать его подкаты? Позволять себя трогать? Он же старый для нее! Сколько ему? Тридцатка? Ну, даже если и чуть меньше. Для нее-то он — старпер. У меня просто мозг от всего этого взрывается. Просто непрошибаемая дура.

Смотрю на часы — она, наверное, как раз в аэропорту сидит в эту минуту, ждет посадку. Вылет у них почти через час. Через три — будут уже тут.

Интересно, куда ее заселят? Может, в лобби поторчать, он круглосуточный.

Да ну, решит, что из-за нее. И видеть ее вместе с Арсением сейчас я пока не смогу. Понимаю, что тупо этого не вывезу.

А просыпаюсь внезапно. От какого-то нудного гула. Причем просыпаюсь, сидя в кресле, одну ногу задрав, вторую — заложив под себя. Даже не знаю, в какой момент меня вырубило. Но эта ночь меня измучила.

Встаю, разминаю затекшие конечности. Та нога, на которой сидел, вообще как протез. Не гнется, не ощущается никак. Хромая, тащусь в душ. А когда выхожу, слышу — надрывается телефон.

Вот этот гул меня и разбудил. Смотрю — куча пропущенных. От Арсения, в основном, ну и от отца тоже. От Гордеевой — ничего. Ну да, мы же теперь не общаемся.

Арсению я все же отвечаю. Правда не сразу. Принимаю его очередной звонок, пока иду вниз, в ресторан. Кофе хочу, а то голова ватная. Спускаюсь по лестнице, хоть какая-то зарядка. Да и лифта тут утром не дождешься.

Арсений орет так, что чуть барабанная перепонка не лопается:

— Смолин! Ты где, черт возьми?! Тебе было сказано в восемь тридцать быть как штык в холле! Мы тут все одного тебя ждем! Уже без двадцати девять! Автобус простаивает, там из других школ, из других городов люди… Совесть у тебя есть?

— Ну так езжайте! Не надо меня ждать. Сам доберусь.

— Что, значит, сам?! Сейчас же спускайся! Я за тебя отвечаю.

— Я уже давно сам за себя отвечаю. Всё. Сказал, один доеду. Без вас, — вру ему, чтобы только отвязался.

— На чем ты доедешь?

— На такси.

Злобно фыркнув, он сбрасывает звонок.

Я спускаюсь еще на один этаж и подхожу к окну на лестничной площадке. Там внизу у самого крыльца стоит белый автобус, наверное, их. Точно — их. Через несколько секунд выходит Гордеева.

Сверху она — совсем крохотная, но я узнаю ее безошибочно. Смотрю на нее, как в последний раз, застыв неподвижно. Только сердце дергается.

Следом за ней выбегает Арсений. Оба идут к автобусу. И тут он опять ее приобнимает за талию. Типа помогает подняться. Типа она сама не сумеет.

Урод…

Когда-нибудь я все-таки тебе втащу…

57. Женя

За сутки…

Во вторник с утра по привычке иду в комнату отдыха. Опять беру книжку «О, бой», но замечаю, что перечитываю раз за разом один и тот же абзац и не улавливаю, о чем он. Больше думаю о Смолине, чем читаю. Здесь же мы вчера… ну, можно сказать, обнимались. Точнее, так это выглядело со стороны, а на самом деле — он меня просто поймал.

Хотя… будем честны, не просто. Что-то между нами в этот момент было. И не первый раз…

Но беспокоит меня не только это. Я так вчера на него накричала. Это было грубо и несправедливо.

Да, эта ненормальная Яна набросилась на меня из-за него, но он же ни при чем. Как и я была ни при чем, когда Дэн его избил у нашего подъезда. Только Смолин меня за это не обвинил ни словом, ни взглядом, а я наорала на него как истеричка. Обидела его сильно — он даже на математику потом не пошел, хотя Арсений Сергеевич строго-настрого велел быть.

Стыдно, конечно, теперь. Не люблю себя такой. Надо обязательно поговорить с ним, извиниться…

А еще ловлю себя на мысли, что очень не хочу, чтобы он обо мне плохо думал. Что скрывать, мне было приятно оттого, что я ему нравлюсь.

Ближе к восьми откладываю книгу, так и не продвинувшись ни на одну страницу. Подхожу к окну — отсюда как раз стоянка как на ладони.

Одна за другой подъезжают машины преподавателей и учеников, но красного Порше нет.

Черт, что я делаю? Караулю Смолина у окна, как робкая поклонница. Мало того, я еще и, к собственному удивлению, испытываю… даже не знаю, досаду ли, разочарование, а то и легкое расстройство.

Поздравляю, докатилась ты, Гордеева, хмыкнув, говорю сама себе. А Смолин, наверное, просто опаздывает.

Возвращаю книгу на полку и иду в аудиторию — скоро звонок.

Однако Смолин не приходит ни на первый урок, ни на второй, ни на третий. И я сама не понимаю, почему мне это не дает покоя. Не то чтобы всерьез тревожит, скорее, доставляет какой-то внутренний дискомфорт. Ну и вообще — без Смолина в классе как-то пусто. И не спросишь ни у кого, где он. Никто мне и не ответит. Я знаю его номер, мы обменялись на днях, но писать ему первой… нет, это как-то не гордо.

И только после занятий Арсений Сергеевич сообщает мне, что Смолин улетел в Новосибирск сегодня ночью, потому и не пришел.

До трех математик гоняет меня по функциям и логарифмам. Но в итоге остается очень довольный. Даже предлагает довезти до дома. Я охотно соглашаюсь. Потому что устала.

Арсений Сергеевич — сама галантность.