Книга Шиза, Хром и всякая хтонь - Влада Багрянцева

которой никогда подойти не осмелится. Но Хром продолжал доколебываться, чтобы бритый подтвердил, сосун он или мамкин сосунок, потому что зассал, – не уточняя, насчет своей сути или насчет девчонки, которая понравилась, – а Шиза поддакивал чисто из любви к искусству, пока бритого не бомбануло.

– Тебе чего надо? В табло давно не отхватывал? – набычился он, и взбесился уже Шиза, которому много было и не надо:

– Щас ты а-а-атхватишь!

Чтобы не создавать проблем с охраной, вышли наружу, отошли за мусорные баки и там, среди ветром разбросанных по снегу картофельных очистков, Хрому разбили нос вторично. Сил он явно не рассчитал, потому что алкоголь внутри работал не в его пользу. А потом нос разбили уже бритому, потому что Шиза выполнил обещание порвать пасть любому, кто быканет на его нового братана, и продолжил бы переходом в ребра, если бы не подбежала Винни.

– Вы что делаете?! А ты кто? – Выхватив торчащую из мусорного бака бутылку, она замахнулась ей на бритого: – Ты от него? От Сократовича? А ну…

– Они долбанутые! – Бритый, согнувшись, плевал на снег красным. – Они сами до меня докопались! Чё вам надо от меня, убогие? Кроме тебя, красавица, конечно. К тебе ноль претензий.

Винни обернулась к Хрому, который прогундосил:

– Это он. Сосун.

– Суженый мой? – фыркнула Винни. – Серьезно, что ли? На фига ты тогда ему лицо испортил?

– Ничего. До свадьбы заживет.

Внутренне Хром был уже спокоен, словно выполнил свое предназначение. Можно было брать липкими, замерзшими пальцами сигарету из пачки Шизы и наблюдать, как Винни изучающе смотрит на бритого, который от этого весь расцвел и засиял, как…

– Солнышко, – произнес Хром, и тот резко мотнул башкой.

– Ты откуда меня знаешь?

– Я много чего знаю, – в своей обычной манере изрек Хром, и бритый зябко поежился. Любезно, почти любя приняв от Винни протянутую пачку влажных салфеток, оглядел их компанию и с подозрением буркнул:

– А я вас – нет.

– Вот и п-познакомимся! – громко объявил Шиза. На его лице снова сияла та фирменная безумная лыба.

Люди

Сначала почудилось, что он лежит все там же, в подвале Шизы, и ничего не было, – ни Сократовича, ни поезда, ни гипножабы, ни-че-го, – потому что дежавю случилось жесткое: нос опух и болел, глаза разлепить не получалось, почки будто отваливались и хотелось подохнуть. Но уже не от боли под ребрами, а от сушняка. Когда удалось разлепить один глаз, Хром уперся взглядом в кусок дерева в рамке, висящий напротив кровати, где он лежал, и вспомнилось легко, как по щелчку пальцев, что вчера он эту меховую херню в центре деревяшки назвал «помпоном», а Яр поправил:

– Это оберег.

Потом сказал еще что-то, и все ржали, и вот этого уже припомнить не получилось. Как и того, как сам Хром оказался на одной кровати с тем, чья голова сейчас лежала рядом на подушке. Правда, как только он толкнул дылду локтем в бочину, тот перевернулся, дернувшись, и открыл глаза, Хром сразу понял по взгляду – проснулся уже не Шиза.

– Что случилось?! Что с лицом? – встрепенулся он с живым удивлением на помятом хлебальнике и окончательно превратился в Олю.

Хром шумно вдохнул, медленно поднимаясь, потер глаза и ощупал ссадину на носу.

– Мандец. – Единственное, что получилось произнести вслух, хотя внутри у него бушевало литров пять эмоций. – Тебя долго не было.

Оля уставилась на него в недоумении. Хром начал было рассказывать ей, что произошло за эти несколько дней с того момента, как они поехали на похороны, но вскоре понял, что она его не особо слушает. Он замолчал и позвал ее по имени, на что Оля вздрогнула и протянула ему плед. Хром чуть не рассмеялся – это надо сфоткать! Такое смущение на лице дылды когда еще увидишь?

– Извини, не мог бы ты?.. – попросила Оля, кивнув на его семейники. Он хотел оправдаться насчет штанов, чтобы она ничего такого не думала, но решил не компрометировать дылду, который эти самые его штаны ночью заблевал. Хрому, с его остаточными каплями вчерашнего угара, который он ловил не только от себя, но и от окружающих, вдруг стало смешно видеть Олю, в растерянности крутившую головой по сторонам этой «берлоги», старательно смотревшую куда угодно, только не на его труханы. Она даже не спросила, где находится и как сюда попала, а Хром посчитал лишним пересказывать все события ночи и только, стараясь убрать уже эту глупую неловкость, пояснил основное: про Сызрань, гипножабу, про хату Беса, что после праздновали Новый год, встретили сосуна и в итоге с ним закорешились. Она слушала, изредка вставляя слова сожаления насчет коней, которых явно любила как родных, ведь фактически и сама являлась частью этой компании, а потому Хром предупредил:

– Они в курсах насчет того, что ты – это ты.

– Вот как… Рассказал, значит.

– Да, потому что ты пропала. И потом они были в гипнозе вместе, видели подвал, видели, как ты, ну…

– Умерла, – поморщилась Оля явно не из-за этих слов.

Разговоры им обоим сейчас определенно давались с трудом, но обсудить ситуацию стоило. Она лежала в постели, подложив подушку под спину и сложив руки поверх покрывала, точь-в-точь как пробудившаяся принцесса из хрустального гроба. Ну, детали в виде не подходящей принцессе мордашки Хрома уже не особо отвлекали, он чувствовал главное – после кладбища и вновь пережитого подвала ее состояние было очень близко к словам «умерла и воскресла». Особенно вкупе с похмельем. Хром снова усмехнулся себе под нос: не будь Оля сейчас физически двухметровым лосем с лицом, обещающим всем все порвать, при других обстоятельствах ситуация была бы весьма… интересной.

– А как вы с Максом, ну… это самое? – вдруг вырвалось само.

– Что? – Оля моргнула, и Хром не нашелся, как произнести при советской женщине то, чего в СССР, как он знал, не было. Замялся, хмыкая себе под больной нос, почти с гордостью рассказал, как нашел жениха для Винни, с которым та весь вечер боролась на руках и делала на спор всякую хрень, и только потом спросил:

– Ну, ты