Книга Изменчивость моря - Джина Чан

меня дрожали, и ненадолго заскочила в «Макдоналдс», чтобы отсидеться там, пока он не уйдет. Когда я вышла, мне показалось, что я потеряла Апу и что мне следует просто вернуться в комнату; в горле клокотала паника, но затем я снова увидела Апу, идущего в сторону пляжа Вайкики.

Ночной пляж Вайкики оказался совсем другим, дорожки и песок переливались неоновыми красками, отражая огни ночных пляжных баров. Все было громким, захватывающим, но в то же время немного пугающим. Я прошла мимо пары, целующейся на песчаной дюне, их руки и ноги обвились друг вокруг друга так, что они стали похожи на какой-то странный инопланетный организм. Я едва не наступила в лужу чьей-то блевотины. Апа продолжал шагать вперед, направляясь к воде. Куда, черт возьми, он идет? Я задумалась, а потом наконец увидела это.

То, что я приняла за отражение городских огней на воде, на самом деле было волнами теплого ярко-синего цвета. Океан был весь залит сиянием. Каждая новая волна, накатывающая и разбивающаяся о берег, светилась ярчайшим, чистейшим голубым цветом газового пламени или логотипа «Пауэр-Эйд». Над нами зависла спокойная белая луна.

Апа остановился у кромки воды. Подойдя к нему поближе, я увидела, что он снял ботинки и держит их в одной руке. Его штанины были закатаны, одна выше другой. Я тоже сняла обувь и погрузила ноги в прохладный песок.

– Апа! – окликнула я его.

Он обернулся и вместо того, чтобы отругать меня за то, что я последовала за ним, или за то, что убежала из номера одна, улыбнулся.

– Это просто невероятно, да? – сказал он, указывая на все вокруг сразу – на звезды, на ярко-голубую биолюминесценцию набегающих приливов.

Последнее, что я помню из той поездки – это образ моего отца, стоящего там по щиколотку в воде; песок и небо, казалось, сходились на краю берега, окруженного бескрайним сияющим морем. С каким облегчением я поняла, что он не пытался сбежать от нас ночью; он просто вышел на улицу посмотреть на что-то красивое.

Но лучше всего было выражение его лица, когда он повернулся, чтобы взглянуть на меня. Он смотрел на меня так, словно я была чудеснее всех звезд на небе и всех чудес моря вместе взятых, словно я была лучшим зрелищем, которое когда-либо представало перед его глазами.

– Иди сюда, Желудь, – позвал он, протягивая руку.

Я побежала к нему, мое сердце горело так же ярко и жизнерадостно, как пена на волнах.

Глава 15

Настоящее время

В конце моего последнего рабочего дня в океанариуме я собираю свои вещи со стола; это немного удручает – понимание того, что после стольких лет, проведенных здесь, мне нужно забрать лишь запятнанную кофейную чашку и маленькое искусственное растение, которое я купила однажды по прихоти.

Я иду по коридорам торгового центра, как обычно переполненным покупателями. Я прохожу мимо маленькой девочки, держащей в руках воздушный шарик, и ее матери, сидящей на скамейке. Мать разговаривает по телефону.

– Нет, я имела в виду совершенно другое, – строго говорит она человеку на другом конце провода. – Ты должен выслушать меня.

– Веди себя хорошо, ладно? – так же строго дает указания воздушному шарику девочка. – Сиди смирно и никуда не уходи.

Воздушный шар, кажется, кивает ей в ответ.

Когда я прихожу домой, я делаю то же, что и всегда, находясь в растерянности: рассматриваю содержимое своего холодильника. Там два тюбика горчицы домашнего приготовления, несколько пакетиков соевого соуса и бутылки с элем той марки, которую обычно пил Тэ. Раньше я покупала их для него: несмотря на то, что я могу пить все что угодно, я так и не смогла привыкнуть к хмельному пиву.

В тот день, когда Тэ уехал в Аризону, я нашла старую упаковку из шести бутылок в глубине холодильника. Я выпила их все в один присест, меня вырвало, а потом, на следующий день, я пошла и купила еще одну упаковку, к которой с тех пор не притрагивалась. Сейчас я открываю одну из них и делаю маленький, неуверенный глоток. Как обычно, вкус кажется мне отвратительным – но чем больше я пью, тем сильнее горькая газировка вызывает у меня странное ощущение – что моя кожа сама по себе расстегивается, – и я чуть меньше ненавижу этот вкус.

Остаток вечера я провожу за просмотром документальных фильмов о природе и чтением статей о Марсе на своем телефоне. Я узнала, что на красной планете гравитация слабее, а это значит, что если подпрыгнуть там, то можно взмыть в воздух в три раза выше, чем получилось бы на Земле. А день на Марсе длится лишних тридцать семь минут. «Что бы я делала с этим дополнительным временем? – удивляюсь я, открывая третье пиво. – Наверное, ничего путного».

В конце концов я засыпаю перед телевизором, и мне снятся кенгуру на Марсе, их большие лапы отскакивают от пыльной красной поверхности планеты, когда они направляются к горизонту. В небе висят две луны, и кенгуру прыгают так высоко, что кажется, будто они вот-вот заденут их края. Когда я просыпаюсь, то обнаруживаю, что у меня занемела шея, а в дверной звонок кто-то настойчиво звонит.

– Ты уволилась? – недоверчиво спрашивает Юнхи, когда я открываю дверь. – Поверить не могу, что ты даже не сказала, что сегодня твой последний день.

Уже поздно, и она выглядит довольно сердитой.

– Который сейчас час? – сонно спрашиваю я.

Она проходит мимо меня, не спрашивая, можно ли ей войти, и я вспоминаю, почти так, как если бы это случилось с другим человеком, что когда-то давным-давно мы с ней жили здесь вместе.

– Ну и дела, часто ты пылесосишь? – Она морщит нос, но все равно садится за карточный стол.

– Не особо, – отвечаю я. – У меня не то чтобы много гостей.

– Боже, – говорит она, оглядываясь по сторонам, – такое чувство, что мы переезжали сюда миллион лет назад. Я не могу поверить, что ты до сих пор не выкинула этот диван.

– Оставь старика в покое. Он старается изо всех сил.

Юнхи коротко хихикает, а потом мы замолкаем.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Сначала Юнхи не отвечает. Она достает из упаковки пиво, открывает его, делает большой глоток и морщится.

– Ну и дрянь.

– Знаю, – киваю я. – Тэ оно нравилось.

– Я пришла извиниться, – сообщает Юнхи. – За то, что ляпнула на днях. Я знаю, всем тяжело. Я была несправедлива к тебе.

– Ты была права.

– Да, была, но мне не следовало этого говорить.

– Давай вернемся к той части, где ты извиняешься.

– Прости.

Она делает еще глоток пива и корчит все ту же потрясенную гримасу. Я не знаю, кто больше удивляется – сама Юнхи или я, – когда она начинает плакать. Я протягиваю ей рулон бумажных полотенец и наблюдаю, как она отрывает листок за листком,