Книга Любовь на Таганке - Нина Сергеевна Шацкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
В гостях Оля и Таня. Прощаясь, Танечка обняла Лёню и долго не отпускает. Оля, оттягивая ее за рукав, со злобным шипением: «Да иди ты отсюда». (Страшное дело – ревность.) После подошла к деду, поцеловала с видом: хозяйка здесь я!
* * *
Звонок. Лёня открывает дверь. В дверях с родителями Оля, которая, не ожидая его увидеть (всегда открывала я), восклицает: «О!» (показывая на него пальцем и переводя взгляд с Лёни на родителей с немым вопросом). Лёнина расшифровка ее подтекста: а этот что тут делает?
Мы подолгу смеялись, вспоминая эту сцену.
* * *
Я Оле нарисовала домик с садиком и ушла на кухню. Лёня предлагает ей нарисовать в садике лошадку: «Давай, Оленька, я нарисую тебе лошадку». Не дает договорить, категорически: «Да неть! Ниня мне налисовала домик».
Лёня: «А я нарисую лошадку». Оля: «Да неть! Ниня мне налисовала домик!» Лёня: «Ну хорошо, – Нина тебе нарисовала домик, а я нарисую лошадку».
Оля: «Неть! Ниня мне налисовала домик!» Отобрала у Лёни тетрадку.
* * *
Друг за другом появились Таня, Маша, Алексей и Мирослав, и всем Лёня отдавал свою бесконечную любовь. Он вообще был неравнодушен к маленьким детям. Будь то дома, или на съемочных площадках, или в гостях, – если он видел ребенка, он никогда не оставлял его без своего внимания, восторгаясь их забавными, иногда талантливыми проявлениями.
Однажды моя подруга принесла нам с Лёней тетрадку с сочинениями своей внучки, которая вдруг увлеклась сочинительством, описывая свои незамысловатые детские истории. Лёня прочитал их и, найдя в них неординарное детское мышление, написал ей в тетрадке: «Настенька! Молодец! Умница! Жду новых рассказов. С уважением – твой постоянный читатель – Л.Филатов. Апрель 2001 года».
Глава 6
Лёня в гневе
Вообще, тема «Дети в Лёниной жизни» нескончаема.
И именно благодаря этой его любви он ответил согласием на предложение стать ректором гимназии «Монотон» с театральным уклоном в Митино. «Я хочу, чтобы дети выросли стоящими людьми, образованными, цельными». Безгранично любя Пушкина, он стремился привить детям эту любовь. «Зная все об Александре Сергеевиче, его друзьях, связях, взаимоотношениях, дети будут знать пушкинскую эпоху», – говорил Лёня. Он уже составлял список знаменитостей, досконально знающих пушкинское время и все о Пушкине, но его мечта – сделать из ребят настоящих людей – так и не осуществилась: болезнь подошла уже совсем близко, ходил он с большим трудом, поэтому встречи с детьми были крайне редки. А директор гимназии учил детей по программе, где Александру Сергеевичу места не находилось.
Лёня выходил из себя, видя, что его требования и пожелания директором не выполнялись, и, когда тот появлялся у нас дома за каким-нибудь советом, обрушивал на него свой гнев. А назавтра все оставалось по-прежнему.
Через какое-то время, накопив через край негатива, уже не желая не только видеть, а и разговаривать с ним по телефону, Лёня бросает гимназию. Но прежде, находясь в санатории в Барвихе, встретившись с директором, он облил его таким крепким монологом, что мои уши не выдержали и я тихо свалила на балкон. И было страшно за Лёнино здоровье. Какими только словами он не награждал его… Тот только молчал, кивал головой, повторяя: «Да, я понял, Леонид Алексеевич, понял». «Ну а если понял, иди и застрелись», – срывался на крик Лёня. Тот не уходил, продолжая качать головой в знак согласия.
После этого Лёня подписал заявление об уходе из гимназии и потом еще долго переживал за оставшихся там детей. «Если бы мне позволило здоровье… я бы смог научить их всему, чему научился сам в свое время, научил бы их жить по законам чести и совести. Какие там замечательные ребята! Если бы не болезнь!» Я, утешая, незаметно переводила его внимание на другую, более веселую тему. Кстати, за всю жизнь с Лёней в настоящем гневе я видела его дважды.
Второй случай был с человеком, который отдыхал вместе с нами в сочинском санатории «Актер» и с которым Лёню сблизила общая любовь к поэзии.
Когда солнце убегало за горизонт, мы – Лёня, я и наш товарищ – шлепали к морю на дикий пляж, где нас никто не видел, не видел наших синюшных незагорелых тел. Втроем садились на теплые плиты ограды. Мальчики наперебой читали друг другу стихи, травили анекдоты, я же слушала их вполуха, больше наслаждаясь музыкой моря, с которым мы сегодня прощались. И сегодня же договорились втроем встретиться в Москве у нас дома, на Рогожском Валу.
Встреча состоялась через несколько дней. Нужно ли говорить, как мы ее отметили? Естественно, хорошо. Естественно, выпито было немало. Когда стали прощаться, обнаружилось, что наш товарищ слишком нетверд в движениях, и мы с Лёней решили проводить его до такси. Машину поймали без проблем: время было ночное. Как я предполагала, Лёня сел в такси, решив, как хороший товарищ, проводить приятеля до дома. Я села рядом с водителем. Едем. Нашего приятеля развезло страшно. Низко опустив голову, он не в силах был даже разговаривать. Вдруг он поднимает ее, раскачивая в разные стороны, приоткрывает невидящие глаза и пробует из-под полуоткрытых век глядеть в мою сторону, пытаясь что-то сказать. Я догадываюсь, что он предлагает мне деньги. Мне смешно. Я поворачиваюсь к нему, спрашиваю – за что? Лёня, естественно, слушает. Приятель опять что-то промычал, икнул, потом кое-как спроворил фразу «Пойдем ко мне, а он (имелся в виду таксист) на улице…» Понимаю его пьяную идею: затащить меня к себе домой, таксиста поставить на улице караулить, – за это и ему он собирался отрядить какую-то сумму. А вот про Лёню он вдруг напрочь забыл или для него не нашел занятия – не знаю, но кроме моего любимого мы все были при деле. Гвоздем его пьяной фантазии была я. Мне было смешно, не тревожили никакие предчувствия – сидит сзади меня вдрызг пьяный человек, предлагая себя в качестве любовника и деньги. Продолжая веселиться, я капризничаю: «Я стою гораздо больше – у тебя не хватит денег». Таксист улыбается. Лёня спокойно, как мне тогда казалось, слушает. После паузы, еле слышно: «Всю зарплату, он (опять таксисту) пусть на стреме».
В общем-то, ничего страшного: пьяный человек чего-то себе
