Книга Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

жила мать погибшего космонавта Виктора Пацаева. Поэтому дом не решались снести, хотя институт нуждался в развитии, став к середине 80-х одним из крупнейших вузов страны с 11 факультетами, 57 кафедрами и 12 тысячами студентов. Правда, педагогический пафос, как и пафос прогресса, тоже вечно обо что-то спотыкался: под ногами будущих строителей путались лишние ступени, неожиданные пандусы, ступеньки разной высоты. «Преодолеть такой недостаток, – грустит в 1987 году рецензент, – весьма распространенный в нашем строительстве, архитекторы пока не в силах».

74. Московский Дворец молодёжи 1965–1987

АРХИТЕКТОРЫ Я. БЕЛОПОЛЬСКИЙ, В. ХАВИН, Р. КАНАНИН, М. ПОСОХИН, М. БЕЛЕНЯ, Н. РОСЛОВА, С. ИЗМАЙЛОВА

КОНСТРУКТОРЫ Ю. ДЫХОВИЧНЫЙ, Ю. МАХЛИН

КОМСОМОЛЬСКИЙ ПРОСПЕКТ, 28

ФРУНЗЕНСКАЯ

Долго проектировавшийся и строившийся, Дворец превратился в классический периптер, утратив всякий дух молодости

Партия быстро поняла, что строителей коммунизма надо воспитывать сызмальства, имея к каждому возрасту свой подход. Для чего были придуманы комсомольцы, пионеры и октябрята. И ни в чем искусственность этого разделения не проявилась так остро, как в архитектуре Дворца молодежи. Правда, обнаружилась она не сразу, проступая как отпечаток на фотобумаге: Дворец проектировался и строился очень долго. «Все дети окрестных школ выросли на этой стройке, – вспоминают местные жители. – У многих даже были свои каски и страховочные пояса – чтобы каждый день ходить играть на стройку!»

Фрагмент мозаичного панно

П. Зиновьев. Проект МДМ на Ленинских горах. 1965

При этом большой политизации в проекте не было, и даже слова «комсомол» в названии никогда не фигурировало. Хотя программу дворца и составили пожелания пятидесяти комсомольских организаций города, которые были опрошены перед тем, как объявить в 1965 году конкурс на здание. Программа была вполне вдохновенна. Трансформируемый зал на 2000 человек, который мог стать и бальным (на 320 пар, скрупулезно подсчитывают авторы), и спортивным, и театральным (с просцениумом, по-мейерхольдовски выдвигающимся в зал), и, конечно, киноконцертным, предусматривающим показ «музыкально-драматических спектаклей» (поразительное прозрение будущего МДМ как центра мюзиклов). Но суть была не в вечерних мероприятиях, а в том, что Дворец должен работать весь день, объединяя «молодежь разных специальностей для разнообразных творческих поисков». Основных направлений было два: научно-техническое и театрально-художественное; обеспечить их деятельность должны были всевозможные кружки и секции. «Драмкружок, кружок по фото, а еще мне петь охота» – все здесь.

Специфика направлений обусловила и пространственные решения. За работой в технических мастерских можно было бы подглядывать через огромные окна. Скульпторы находились бы на первом этаже, чтобы дворик не простаивал (а заполнялся плодами их творчества), художники – наоборот, на последнем, чтобы использовать верхний свет. На третьем этаже – мотоциклисты, планеристы и прочий полезный для обороны ДОСААФ. Просто спортсмены – на втором, а гараж и тир – в подвале. Тут же бассейн, а кафе, наоборот, должно было перетекать с кровли на террасу и далее в парк. Чрезвычайно эффектное современное здание, почти сплошь остекленное, но при этом опоясанное террасами, создающими пространственную глубину, было спроектировано Павлом Зиновьевым и должно было встать над Москвой-рекой, на Воробьёвском шоссе (ныне – улица Косыгина).

План 1-го этажа

Генплан

Но оказалось, что бровка Ленинских гор по-прежнему не может выдержать серьезного строительства (как не выдержала она храма Христа Спасителя Александра Витберга), и в 1971 году Дворец переместили на «Фрунзенскую». Причем в прямом смысле слова «на»: здание решили «надеть» прямо на существующий павильон метро. Его потом все же сломали, но образный строй разрушенного павильона с классическими пилонами неожиданно прозвучит в фасадах МДМ. Но это будет позже, а пока объявляется новый конкурс (1972), в котором побеждает команда Якова Белопольского. «Очень был впечатляющий, даже эффектный проект, – с оттенком сарказма напишет в 1980 году Виктор Егерев, автор здания ТАСС [39], – параболическая арка, держащая на вантах объем здания, крупная, летящая впереди фигура-символ – все это придавало композиции остродинамичный характер. Прошло несколько лет. Градостроительная мудрость авторов подсказала им, что на этом, хотя и заметном, но все же достаточно “скользящем” участке проспекта, нужен выразительный, но более спокойный объем».

Может быть, мудрость, но скорее все же старость – причем дряблым и вялым стало все: как архитектура здания, так и породившие его идеи. К концу 70-х они уже никого не грели, и здание великолепно отразило не только процесс этого остывания, но и то, как в попытках гальванизировать труп зодчие бросаются к образу то одного, то другого «дворца». Отсылка к Корбюзье в том первом варианте, который описывает Егерев, символична: да, Корбюзье, но проект-то московского Дворца Советов (1931)! Символична и попытка авторов через эту аллюзию вернуть всему юго-западному вектору тот изначальный пафос «нового центра», который был обозначен такими мегаобъектами, как МГУ, Дворец Советов, Пантеон, памятник Ленину. Но построен был только первый, и без особой «дворцовости»: превратившись в стильный современный район, представительской участи Юго-Запад счастливо избежал.

А. Власов. Проект Дворца Советов. 1958

Тем не менее окончательная версия МДМ (1976) снова окликает Дворец Советов – только уже в версии Александра Власова. Его знаменитый проект 1958 года стал первым фактом новой архитектурной эпохи: в прозрачном павильоне «плавали» три овальных зала, покрытых керамическими панно. А в первом варианте того же проекта здание окружал ровный ряд пилонов… В здании МДМ тоже «плавают» два круглых зала – но уже нет никакой прозрачности и увидеть это можно лишь на плане или при взгляде с высоты. И панно – строящие коммунизм современники в эстетике Александра Дейнеки – тоже плотно заполнили фриз Дворца. Но и их видно плохо: они скрыты под развитым выносом крыши, опирающимся на пилоны, «пришедшие» то ли от Власова, то ли из павильона «Фрунзенской». Именно эти пилоны и стали главным сюжетом здания, превратив его в классический периптер с легким «привкусом» Оскара Нимейера. Опоясав здание со всех сторон, они полностью уничтожили разность фасадов, хотя один из них, обращенный к проспекту, имеет явно парадное значение, а задний – очевидно парковое. Обращенный в сад Мандельштама («Мондик» на жаргоне местных жителей), изначально он должен был чуть ли не по-дачному скатываться террасами в парк, связуя дворец и природу. Но вместо этого весь дом был торжественно поднят на стереобат (это пришлось сделать из-за