Книга Отче наш - Владимир Федорович Рублев

мало, — сухо замечает Вера.

— И все же? Кстати, как себя вел Кораблев?

— О, он молодцом оказался, — оживает Вера. Она рассказывает о споре Лени с сектантским проповедником, о похвалах, которые сделали корпинские комсомольцы в адрес Кораблева, но Вяхирев перебивает:

— Жаль, что с Лыжиной безрезультатным получился разговор. Вхолостую вы сработали…

— Вхолостую? — вспыхивает Вера. — Ты считаешь, что одной поездки в Корпино достаточно, чтобы убедить ее?

— Ладно, ладно, не горячись, Веруська, — останавливает Василий. — Тем более, что инициатива поездки была твоя, все довольны этим в горкоме.

Вера грустно усмехается:

— Эх ты, инициатива… Человек для тебя словно и не существует.

— Почему же? — отзывается Василий, потом внимательно смотрит на нее. — И все же, странный ты человек… О спокойствии других уж очень заботишься, а вот…

— …а о бедном Васеньке — нет? Это ты имел в виду? — деланно улыбается Вера. — Но ты забыл, что частичку моей заботы ты ощущаешь. Не прямо, конечно, а косвенно… Я забочусь об одном, он о следующем, тот — дальше, а поскольку люди всегда замыкаются в определенный коллектив, то моя забота приходит через посредство кого-то и к тебе, так ведь?

— Я серьезно, Веруська, — без улыбки произносит Василий и шагает к ней: — Я не могу так дальше… Я… Очень хочу, чтобы ты была всегда рядом со мной, понимаешь?

Сердце Веры дрогнуло. Она понимает, что сейчас он и скажет те решительные слова, на которые ей надо дать только один ответ. А она не может сделать это: все больше крепнут в ней мысли о том, что не смогут они идти рядом с Василием всю жизнь. Не тот он человек… разные они уж очень.

— Не надо, Вася, — торопливо говорит Вера. — Я очень прошу тебя. Дай мне время разобраться…

— Но ведь ясно же! — недовольно хмурится Василий. — В чем ты хочешь разобраться?

— Нет, еще ничего не ясно, Вася, — качает головой Вера. — И я не знаю, смогу ли так скоро сказать тебе, что…

И не найдя в себе сил закончить фразу, Вера машет рукой и шагает к двери.

— Веруська! — окликает ее Василий, но она даже не оглядывается.

12

Встретив Лушку среди сектантов, Леня Кораблев не удивился: он знал, зачем ехали в Корпино. Но, когда выходили из сарая, изумленно застыл, узнав в одном из проходящих мимо братьев Апполинария Ястребова. Тот был все в той же засаленной толстовке, правда, чисто выбрит и трезв.

— Ястребов!

Апполинарий вздрогнул, но сделал вид, что не расслышал окрика Кораблева, и продолжал идти к воротам.

Но Леня нагнал его за воротами.

— Встреча действительно неожиданная! — восклицает он, подавая руку Ястребову. — Вы-то как здесь оказались, философствующий поэт? Или больше пути в жизни не нашлось, как идти рядом с этими полуглупыми фанатиками?

Ястребов опасливо косится по сторонам.

— Боитесь, Апполинарий, что подозрение на вас падет за связь с атеистами? Ну, так отойдемте в сторону, поговорим…

— Что говорить-то? — остро смотрит Ястребов, но отходят с Леней к штакетнику.

— Живете-то где? Здесь или просто в гости приехали? — вопросом на вопрос отвечает Леня.

— Сюда перебрался, — нехотя говорит Ястребов. — С одним старичком проживаем.

— Что-то особой радости в словах не чувствую, Апполинарий. Или отучили сектанты философствовать-то? Небось, и на работу по возможности подговаривают устраиваться. Деньги-то им от рядовых братьев и сестер очень нужны.

— Да нет, не работаю, — отводит глаза Апполинарий. — И с водочкой пришлось завязать.

Конечно, о водке он не случайно вспомнил. Познакомились с Леней они в ресторане, вот и побаивается, как бы этот плечистый шахтер не предложил снова «дерябнуть» по стаканчику. А ему, Ястребову, сегодня нельзя: должен идти к Филарету читать евангелие и беседовать. И так уже заметил кто-то из сестер, что иногда спиртным запахом несет от Апполинария, донесли Тимофею Яковлевичу. Тот с час внушал нерадивому кандидату в братья, к чему приводит сатанинское зелье.

— На счет водки — это полезное дело, — смеется Леня. — Я тоже воздерживаюсь сейчас. Все же погрустнел ты, Ястребов, сразу заметно. Понятно: ведь есть величие несовершенных дел, а случившееся обычно мельче кажется, чем мыслилось раньше. Не того, конечно, ожидал ты… Да и не только ты, а и многие из них, — кивает он в сторону уходящих братьев и сестер. — Поступал бы ты на работу, Ястребов, специальность бы заимел. И тебе польза, и людям…

— Поздновато, милый человек, выслушивать мне советы, — обидчиво отворачивается Ястребов. — Есть у меня и свое мнение. Кстати, — снова смотрит он на Леню, — интересную мыслишку я недавно услышал. Касательно ваших производств, техники и науки… Развитие производств и науки — это явное насилие над природой. Тут ты спорить не будешь, это все марксисты не отрицают. Но человек — тоже частица природы, и причем — немаловажная. Значит, и над собой мы, развивая так называемую науку, делаем насилие. Вспомни всеобщее падение нравов в самых цивилизованных странах. Это, милый мой, хитрая штука — покорять и изменять природу-то. Она умно устроена, безвозмездно ничего не отдаст.

— Что ж, спасение, по-вашему, в натуральном хозяйстве, благословленном поповским крестом? Старо это, Ястребов.

— И вовсе не старо! Всякое действие рождает противодействие — это ж непререкаемая истина! Почему забываем об этом? Результатом всего этого и явится всемирный взрыв. Будет наказан человек за свое безумное увлечение насилием над первозданными силами природы! Будет!

— Уж не священная ли война, Ястребов, ожидает нас в конце концов? Или термоядерная — за чрезмерное увлечение наукой? Не новые мысли. Их американские баптисты втолковывают всем, кто доверится им. Интересно, Ястребов, где вы их вычитали? Не угадал ли я адрес? Ваши общины снабжаются из бруклинского центра, знаю. Но чтобы вы, умный человек, поверили такой чепухе?.. Крепко, видно, обрабатывают вас в секте.

Подошли Вера с ребятами из корпинского горкома комсомола, и Апполинарий заторопился.

— Ладно, встретимся еще как-нибудь, — уходя, кивнул он. — Мир для человека все больше тесным становится…

— М-да, — тихо произнес Леня, — встретиться мы, конечно, можем. Но кем — друзьями или врагами? Н-не знаю…

13

Любаша смотрит на Веру с явной неприязнью. Рядом грохочет сыплющийся в вагон уголь, в воздухе висит пыль, и Вере хочется отойти в сторону от вырывающейся из-под бункера воздушной струи с резким запахом гари. Но Любаша повторяет, поглаживая черенок лопаты и не спуская потемневшего взгляда с Веры:

— О чем говорить? Вам-то что за интерес лезть в чужие дела?

Даже в серой спецовке, низко под подбородком, совсем по-старушечьи повязавшая черный платок, она очень хороша, и Вера с легкой завистью думает: «Народится же такая красота у какой-то богомольной старухи, в избе с паутиной по углам. Избавь Любу от