Книга Судьи и заговорщики: Из истории политических процессов на Западе - Ефим Борисович Черняк

он лишь пожал плечами, когда ворвавшиеся во главе с Лагори солдаты объявили о смерти императора и решении сената. Но этот разговор был изобретен позднее автором «Мемуаров герцога де Ровиго» для удовлетворения ущемленного самолюбия. В действительности министра, едва успевшего натянуть платье, солдаты без всяких объяснений потащили в тюрьму, где его встретили Паскье и Демаре. Министром полиции становится Лагори. В те немногие часы, в течение которых продолжалось это дерзкое, отчаянное предприятие, Мале был неутомим. Он отправляется к парижскому коменданту Гюлену и, так как тот отказывается подчиниться «временному правительству», поражает его выстрелом из пистолета. Однако при попытке произвести арест других высших офицеров комендатуры — Дусе и Лаборда — самого Мале опознают и задерживают. Все было кончено[349]. Всего два офицера, которые поставили под сомнение известие о смерти Наполеона и начали энергично действовать против заговорщиков, привели «революцию», начатую генералом Мале, к мгновенному крушению[350].

Освобожденный герцог Ровиго быстро составляет текст официального коммюнике о попытке мятежа; в заявлении всячески маскируется глупое положение, в которое попала всезнающая императорская полиция.

Через четыре дня после краха заговора, 27 октября, начался процесс генерала Мале и других участников конспирации. Мале принял всю вину на себя и на вопрос председателя военного суда о том, кто его сообщники, гордо ответил:

— Вся Франция, даже Вы, господин председатель, если бы я преуспел.

Четырнадцати обвиняемым, включая Мале, был вынесен смертный приговор, два унтер-офицера помилованы. Приговор немедленно привели в исполнение, а Савари и его коллеги с понятным беспокойством и тоской ждали неминуемого разноса от взбешенного императора.

Вплоть до последних лет историки были склонны считать заговор Мале выступлением одиночки (возможно, даже не вполне нормального человека), имевшего только случайно подвернувшихся помощников. Не принимались во внимание данные, свидетельствовавшие о том, что заговор был связан с деятельностью тайного революционного союза «филадельфов». Один из руководителей наполеоновской полиции, Демаре, категорически отрицал сам факт существования этой организации, утверждая, что история деятельности ее основателя полковника Уде — это просто искусственно сведенный воедино рассказ о не связанных между собой действиях различных группировок противников Наполеона[351]. Этой же точки зрения придерживались некоторые крупнейшие историки, знатоки эпохи. Они считали данные о «филад ельфах» плодом мистификации известного французского писателя-романиста Шарля Нодье. Сведения о «филадельфах» крайне скудны. Однако, поскольку выясняется, что в основу книги Нодье об этом обществе, которая была издана им анонимно в 1815 г., положены некоторые действительные факты, все его сочинение заслуживают иной оценки, чем просто «забавная мистификация». Правда, Нодье пытался представить «филадельфов» склонными к роялизму, но так поступали в начале эпохи Реставрации и родственники казненных участников заговора Мале. К тому же Нодье признает, что основатель общества полковник Уде был республиканцем.

В книге приводятся данные о связи «филадельфов» с другими тайными обществами на юге Франции, в Швейцарии и Италии[352], причем как раз в районах, где факт существования этих организаций подтверждается данными, имеющими отношение к Буонарроти и его соратникам[353]. Нодье подробно говорит о роли «филадельфов» в организации выступления Мале. Судьи, отправившие на казнь генерала и его сподвижников, по-видимому, не располагали этими сведениями, что с удовлетворением отмечается в секретной переписке Филиппо Буонарроти. Этот замечательный революционер, в прошлом соратник Гракха Бабефа, очень высоко ценивший Мале, писал, что генерал — «пламенный республиканец-демократ, выступивший из темницы против императорского деспотизма для восстановления народных прав»[354].

В начале режима Реставрации, установленного во Франции, после крушения наполеоновской империи, большой отзвук нашел процесс маршала Нея. Мишель Ней принадлежал к числу наиболее талантливых полководцев Наполеона. Выходец из семьи простого бочара, он сделал быструю карьеру во время войн, которые вела революция, а потом наполеоновская Франция. «Храбрейший из храбрых» — так называл Нея император. Во время изгнания наполеоновской армии из России Нею удалось спасти остатки французских войск, которым грозило уничтожение или плен. После отречения от престола и первой реставрации Бурбонов, весной 1814 г., Ней перешел на службу к королю Людовику XVIII. И именно Нею, учитывая его авторитет, сразу было поручено двинуться навстречу Наполеону, который через год, 1 марта 1815 г., неожиданно покинул остров Эльбу и с горсткой приближенных, высадившись во Франции, начал свое триумфальное шествие по территории страны.

В первые дни после высадки парижская пресса лишь высмеивала корсиканского узурпатора; даже его быстрое продвижение через города, декларировавшие за сутки и даже за несколько часов до этого свою «верность» Бурбонам, выдавалось как свидетельство неминуемого близкого краха безумной авантюры. Людовик ХVIII объявил собравшимся по его просьбе иностранным дипломатам: «Сообщите своим дворам, что нелепое предприятие этого человека столь же мало способно нарушить спокойствие Европы, как и мое собственное спокойствие».

Однако изоляция Бурбонов нарастала изо дня в день. На ограде, окружавшей Вандомскую колонну, был вывешен плакат: «Наполеон приказал сообщить королю: не присылайте мне больше солдат, у меня их уже достаточ-. но»[355]. Ней, убедившись в настроениях армии, которая, за исключением кучки дворян-роялистов, не собиралась воевать против Наполеона, вместе со своими войсками перешел на сторону императора. 16 марта в публичной речи Людовик ХVIII уже сменил тон, но все же заверил собравшихся: «Как могу я в возрасте шестидесяти лет лучше кончить жизнь, чем умереть, защищая ее? Я ничуть не боюсь за себя, но я боюсь за Францию» [356]. Через три дня король поспешно сел в карету и, загнав лошадей, добрался до Бельгии.

В то же самое время в Париже был опубликован издевательский «катехизис для роялистов», который начинался с характерного диалога:

— Вы француз?

— Нет, я роялист[357].

Началось вторичное правление Наполеона — знаменитые Сто дней, закончившиеся поражением в битве при Ватерлоо и вторичным отречением от престола. В этом сражении Ней проявил свою обычную неустрашимость, под ним было убито пять лошадей, когда он тщетно пытался повернуть ход событий в пользу наполеоновской армии.

Возвратившиеся в Париж Бурбоны и окружавшие трон роялисты мечтали о мести, которая устрашила бы страну и укрепила непрочный трон Людовика XVIII. Правда, Конвенция от 3 июля 1815 г. о капитуляции наполеоновских войск содержала статью XII, гарантирующую амнистию всем сражавшимся в рядах армии императора. Но из этой амнистии задним числом Бурбоны решили сделать изъятия. Вторая Реставрация сопровождалась военными судами и смертными приговорами в отношении лиц, особо помогавших «узурпатору»[358]. Это было исполнение королевского ордонанса от 24 июля. Вместе с тем процессы в военных трибуналах происходили в условиях внесудебного белого террора.

Наиболее известной жертвой роялистов стал Ней, который, по их мнению, в марте 1815 г. изменил своему долгу и королю.