Книга Дальше живут драконы - Александр Афанасьев

десяток других, в том числе и Московский договор об ограничениях[114] и что если его схватят за руку — то Япония предпочтет выдать его, чтобы не стать мишенью для всего мира. Или — выдать его труп, что вероятнее. Он знал, что жизнь может повернуться по всякому и свидетели, показывающие на него на скамье подсудимых Гаагского международного трибунала[115] — были генералу не нужны.

Так что как только вопрос с самолетом был решен — генерал уехал. Предоставив разбираться со всем своим подручным. У него были подчиненные… вот пусть они и занимаются.

Джунгли, Центральный Индокитай. Река. 11 июня 1979 года. Продолжение

Генерал уехав, оставил за себя капитана Чихару который сейчас в душе клял себя, что не сказался больным. Ведь он хорошо понимал, зачем генерал уехал… а вот ему уехать было нельзя. Он был военным и офицером, и более того он отлично понимал — рядом с ним не только японцы, и не только военные, и стоит только проявить слабость — как…

И потому он внешне не проявлял слабости, а чтобы скрыть душевное смятение, не отрываясь, смотрел на часы. Времени было все меньше — если они дотянут до темноты, русские смогут и вырваться из самолета. Если вырвется хоть кто-то, доберется до обитаемых мест и расскажет…

Наконец, он спросил сержанта Хари

— Что ты предлагаешь?

— Мои люди могут подплыть к днищу и открыть кингстоны.

— Снаружи?

— Хай.

— А что потом?

— Они не смогут дальше оставаться в этой лодке. Им придется выбраться.

— И тогда?

— Мы поймаем их.

— Вы? Вы даже плавать не умеете.

— Мы умеем плавать…

— Ах, да…

Он все время забывал, какие солдаты находятся перед ним и что они умеют — он все же был врачом, а не солдатом. Генерал вот не забывал… но это генерал.

— Хорошо, выполняйте

— Хай!

Раздался треск выстрелов, засвистели пули. Кто-то закричал, капитан Хари рванул полковника за рукав и упал сам — это была не первая его перестрелка, не вторая и даже не десятая и если он был до сих пор жив, то это потому что чему-то научился. Они лежали, свистели пули, потом выстрелы стихли, только кто-то кричал…

Хари достал свой пистолет — Уник-32, обойма на двадцать четыре патрона, излюбленное оружие пилотов и специальных частей[116]. Дважды выстрелил в воздух, что означало «внимание».

— Доложить! — крикнул он по-японски, предполагая, что враг не знает языка

— Я снял стрелка — крикнул в ответ Симицу, их снайпер

— Не стрелять больше по самолету! Дети нужны живыми!

Хари первым встал во весь рост, демонстрируя самурайскую силу духа. Заметил — двое лежат на пирсе, мертвые, третий еще живой, кричит. Сержант прицелился и выстрелил — раненый подавился криком, замолчал…

— Умирать надо молча! — крикнул он для своих и пошел один к самолету…

Джунгли, Центральный Индокитай. Опытовый лагерь. 12 июня 1979 года

Место, куда их привезли — было в джунглях.

Это был даже не дом — это был целый поселок, в котором выделялся крупный, европейского вида дом, в котором могло бы жить несколько десятков человек. Но и другие дома были европейского вида, скорее они были похожи на дома для работников при главной вилле. Это была как будто европейская улица маленького городка, перенесенная каким-то чудом в джунгли. Мощеная камнем дорога, ведущая к большому дому — и по обе стороны ее дома поменьше — а над всем над этим — джунгли. Огромные деревья нависают над домами как волны, захлестывающие утлую шлюпку…

Европейцев тут не было. Доктора, охранники — все были японцами, доктора жили в отдельных домах, а охранники — с ними, на первом этаже были казармы. Они располагались на втором — для них отвели два больших зала, в которых поставили военные двухъярусные кровати и решетки на окнах. Хуже всего было то, что не было дверей — вместо них были решетки, и в любой момент — на тебя могли смотреть[117].

Они не понимали, зачем их сюда привезли. Была охрана, их выводили на плац, заставляли делать какие-то упражнения, некоторые были знакомы, а некоторые — нет. Все это снимал на пленку оператор. Еще у них брали кровь, заставляли крутить педали тренажера, перед этим прицепив какие-то датчики. Кто отказывался — тех жестоко наказывали.

Общим назиданием для всех служил труп боцмана Батракова — его привезли в лагерь, прибили к кресту уже мертвого и поставили крест в центре лагеря. Труп — был понятен и без слов.

После того как их привезли в лагерь, их выстроили в центре лагеря и какой-то нездорового вида капитан (а может и не капитан, просто погоны у него были как у капитана нашего) сказал, что тот кто побежит или окажет сопротивление — будет убит, и вместе с ним будет убит кто-то еще. Неважно, кто. Главное они должны знать — они рискуют не только своими жизнями, но и жизнями других людей.

Потом — японские солдаты привели какого-то избитого местного, и капитан достал пистолет и выстрелил ему в голову. Местный упал в грязь.

Переводил какой-то китайский придурок с его сюсюкающим акцентом — кто ездил во Владивосток навидался таких. В город наниматься приходят многие… китайцы работают плохо, но стоит их труд копейки, а иногда они работают просто за еду — недаром до самого Урала, как дворник или грузчик, так китаец и скорее всего без документов. Тут то он что забыл?

Потом их привели под конвоем в какое-то странное место, напоминающее казарму, и развели по двум комнатам. Кондиционер не работает, на окнах решетки, а стекол — нет, вместо нормальных дверей — тоже решетки, как в тюрьме*. Кровати, но не как в казарме — на одного. Кондиционера нет, все сделано или из дерева или из какого-то непонятного материала, похожего на цемент, но крошащегося чуть ли не в руках.

Дверь закрылась. Солдаты в белой тропической форме — ушли и даже, похоже не выставили караул у двери. Пацаны, кто с заставы переглянусь — они понимали друг друга и без слов, это была спаянная ячейка, без пяти минут — боевая.

Что должны делать мальчишки, которые попали в плен?

Разумеется, они должны бежать. Первым делом — они должны бежать.

Собрались на кровати у Тимки

— Ну. Что делать будем…

— Бежать надо — сказал Джикаев, самый, в общем-то, готовый из всех, и всегда предлагающий самые радикальные решения

— Ты убежишь. А остальные.

— Мы все убежим!

— Не все смогут