Книга Секретная должность агента Рейли - Александр Быков

В течение осени 1918 года вологодская ЧК искала Петра Варакина, но безуспешно. Он спокойно проживал на заброшенном кирпичном заводе своего отца, ловил рыбу на Сухоне, заготавливал на реке бревна, ходил за ягодами. Поздней осенью, когда расследование посольской деятельности в Вологде потеряло свою остроту, он переехал к знакомым, от них перебрался в Москву, оттуда в Воронеж, где восстановился в числе студентов университета. Впереди у него была служба в Белой и Красной армии, работа в органах Советской власти.

Судьба была благосклонна к Петру Ивановичу. Спустя годы он, как ни в чем не бывало, вернулся в Вологду, устроился на работу в одну из советских организаций и даже хотел жениться. Неожиданно глаза одной знакомой гимназистки напомнили ему о прошлом. События лета 1918 года, о которых Варакин давно забыл, вдруг изменили его жизнь до неузнаваемости, став поводом для уголовного разбирательства. В архиве спецслужбы до сих пор хранится «Дело Варакина», грустная история о любви и предательстве, прекрасный материал для исторического романа.

В начале августа 1918 года обитатели дома Дружининых покинули город. Секретарь вице-консульства Гиллеспи исчез еще в конце июля. Сам консул Генри Бо какое-то время еще находился в Вологде, но после захвата белыми власти в Архангельске, все иностранцы, оставшиеся в дипломатических особняках были увезены представителями Кедрова в неизвестном для вологжан направлении. Больше о них ничто не слышал.

Бывший предводитель уездного дворянства Дружинин поспешил укрыться в родовом поместье в Кадниковском уезде и сидел там тише воды. Когда в дом с обыском нагрянули сотрудники Губчека, на месте оказалась только прислуга. Её и забрали.

— Как зовут, — строго спросил девушку следователь.

— Калиса, Калисфена Дмитриевна.

— Год рождения?

— 1898.

— Социальное положение?

— Горничная я у господ, домработница, если по-новому.

— Что можете рассказать о квартировавших в доме Дружинина англичанах?

— Вежливые были, конфектами меня угощали.

— Кто к ним приходил?

— Люди.

— Ясно, что не звери. Какие люди, откуда? Были ли среди них офицеры?

— Я не знаю, я в господских не разбираюсь, молодые были и пожилые, всякие.

— О чем говорили?

— Так я ж по-англицки не понимаю!

— А по-русски не говорили? Смотри не ври, прислугу не замечают, говорят при ней всё, как есть!

— Очень даже замечают, сразу замолкают или по-своему балакают, мне даже обидно, как будто я пойду болтать.

— Знаешь ли человека по фамилии Чаплин?

— Не слышала.

— А Томсон?

— Нет, и этого не знаю, знаю только молодого господина Бо, Генри Чарльзовича, нравился он мне, застенчивый такой, скажет что-нибудь и покраснеет.

— А что он тебе говорил?

— Принеси, говорил, Калиса, мне кофе да завари без пенки. А второй, чернявый, в годах уже, фамилию не упомню, а мне, говорит, с пенкой завари, и сами смеются.

Я на кухню пошла, расстроилась, думала, издеваются господа, в напередник уткнулась и как зареву, повар меня пожалел и говорит: «Ты Калиса, это, плюнь им туда в чашку и будет пенка»!

Следователь захохотал:

— И что, плюнула буржуям?

— Что Вы, как можно? Они же мне ничего плохого не сделали. Но когда мне повар это говорил, я думаю, что чернявый господин это слышал, потому что, когда я шла с подносом, он курил во дворе рядом с кухней, а окно было открыто. Мне потом было страшно неудобно, потому что он отказался от кофе и попросил принести холодной воды.

— Они враги Советской власти, Калисфена, твоей власти. Власти таких вот угнетенных буржуями девушек-служанок. Они издевались над тобой, над твоим бесправием.

— Между прочим, меня даже никогда не ругали.

— Ты для них не человек, прислуга, понимаешь?

— Вам виднее.

— Такие, как ты, Калиса, скоро будут жить по-господски и управлять Советским государством, а господа твои будут у тебя в услужении прозябать.

— Так зачем это? Мне без надобности, хозяйка ко мне добра была, платья свои дарила, хозяин рублем баловал, не по-людски с ними так поступать!

— Темная ты, Калисфена, но для таких, как ты, мы и сделали нашу революцию! — с пафосом сказал следователь, — Иди, если что вспомнишь, придешь и расскажешь.

Горничная поспешно ушла.

— Своя девчонка, в доску, пролетарская, угнетенное сословие, — сказал следователь начальнику отдела.

— Она тебе рассказала хоть что-то?

— Ну да, про пенку, — следователь пересказал начальнику историю с кофе. Они долго смеялись и жалели бедную горничную.

Калисфена, вернувшись из ЧК, испытывать судьбу не стала, собрала вещички и тем же днем уехала в родную деревню, оставив дом на попечение дворника.

В деревне девки с городскими манерами были в цене, и она вскоре вышла замуж. Была Соколова, стала Иванова. Ищи-свищи Калисфену!

Она и не подозревала, что гражданкой Соколовой буквально через неделю после отъезда интересовались представители ведомства Кедрова. Но дворник то ли нарочно, то ли со страху сказал им, что горничная уехала в Грязовец к родне. На самом деле Калисфена обосновалась совсем рядом, в родной деревеньке по соседству с местечком Молочное, где делали масло и учили маслоделов.

В августе 1918 года бывшую горничную Дружининых сотрудники Завесы найти не смогли. О ней, как о ценном свидетеле, чекисты еще неоднократно вспомнят и в 1933, и 1947 годах, но разыскать, несмотря на редкое имя, не смогут.

Еще в июле 1918 года многие вологжане, услышав о планах Антанты по поводу Архангельска, а не говорил об этом только немой, поспешили перевести туда свои дела. Некоторые местные политики, представители разных партий, от кадетов до эсеров уехали туда в надежде на то, что смогут продолжить общественную карьеру. В числе их были кадет Петр Зубов, вологодские эсеры Маслов, Дедусенко, Лихач. Их недолгое восхождение к вершинам власти закончится так же стремительно, как и началось, но в истории Северной области они еще оставят свой след.

Вологодские купцы переводили деньги на счета в Архангельском отделении Госбанка, ведь перед ними замаячила перспектива начала международной торговли.

Почетный гражданин Вологды Дмитрий Степанов не только отправил в Архангельск крупную сумму на имя своего компаньона, но и послал туда учиться в учительском институте дочь Августу.

Густя с сожалением покинула Вологду. Архангельск казался ей чужим, продуваемым холодными ветрами городом.

У нее не было там подруг и просто знакомых, не считая компаньонов отца. Но она подчинилась воле родителя и еще до начала интервенции оказалась в Архангельске.