Книга И нас качают те же волны - Лидия Луковцева

Люся была несказанно рада появлению Лиды и горячо молилась, чтоб она не сразу сбежала. Оказывается, она из бывших пациенток Игоря Юрьевича, пришла на «биржу» нанять какого-нибудь мужичка спилить старую сливу, и увидела его. Видно, когда-то Гарик произвел на Лиду неизгладимое впечатление, сохранившееся в ее памяти навечно, да она в ту пору была мужней женой. Теперь муж умер, а Гарик был ничей – бери тепленьким!

Все это Люся рассказывала сидя вместе с Милой у Зоиной больничной постели. Рассказывала с юмором, желая напичкать Зайку положительными эмоциями. Милкины изыскания до добра не довели: чужие ли страсти-мордасти так подействовали на впечатлительную Зою, небывалая ли жара этого лета была тому виной, но ночью с ней случился сердечный приступ. Зоя сунула под язык таблетку валидола, кое-как доковыляла до двери, откинула крючок, затем позвонила Люсе и в скорую. Люся жила ближе, чем Мила, и была пошустрее. Она подбежала к калитке в тот момент, когда и скорая приехала, открыла своим ключом калитку, проводила медиков в дом, причем шла в кильватере, оберегая медицинские ноги от подлого Умки. Пожилая крупногабаритная громогласная врачиха, сняв приступ, стала настаивать на госпитализации.

– В нашем с вами возрасте, дорогуша, с сердечком нужно бережнее обращаться, – уговаривала она Зою Васильевну. – У вас предынфарктное состояние!

Зоя несмело возражала, у нее начал трястись подбородок. Люся, знавшая свою подругу как нельзя лучше, поняла, что уговорами можно только все испортить: сейчас Зайка рассиропится, и не миновать повторного приступа. Необходим был ледяной душ.

– А ну, прекрати мне тут! – заорала Люся, так что врачиха испуганно отшатнулась. – Огород у нее пересохнет! Умка у нее похудеет! А мы с Милкой на что? Через два дня гость приедет, заселим его в твою кухню, пусть отрабатывает пребывание, поливает огород! А мы будем инспектировать!

Зайка затравленно поглядывала то на разгневанную Люсю, то на кивающую, словно китайский болванчик, врачиху. Она физически не выносила крика, и уж тем более не выносила, когда кричали на нее. Но подбородок у нее перестал трястись. Врачиха велела нести носилки.

И вот Зоя Васильевна обретается в больничной палате на шестерых, а подруги пичкают ее деликатесами и юморят. Слава богу, инфаркт не подтвердился…

Ну, по домам? – спросила Люся, когда они вышли со двора больницы. – Хорошо, что вентилятор сразу догадались принести, вечером можно не ехать.

Садиться им нужно было на разные маршрутки, чтобы Миле выйти поближе к дому.

– А прогулка? Если Зайка в больнице, значит, можно сачковать?

– От кого я это слышу? – вытаращила глаза Люся. – Какая самодисциплина!

– Не ты ли вчера говорила, что хочешь абрикос купить на варенье?

– И где связь?

– Прямая связь! Видела, какое дерево у Любимовых во дворе? Усыпано абрикосами. Уж, наверно, ведро-то продадут, подешевле, чем на рынке!

– У-у-у! – взвыла Люся. – У-у-у Любимовых!!!

– Живот болит? – обеспокоилась Мила. – Ну, чего ты ваньку валяешь? Не хочешь подешевле – не надо! Дело хозяйское!

– Ну, даже если так! А собирать кто будет? Дед Федя? Или баба Зина? Или мы с тобой на дерево полезем?

– Там видно будет!

Все у нее легко, у этой Милы! Одно слово – пофигистка. И, главное, почти всегда все складывается! А если и не сложилось, Мила не горюет, рукой машет – как-нибудь образуется! Она, Люся, сто раз все отмерит, взвесит, а если не получилось, как хотелось, вся испереживается.

– Ну, так едем?

– Давай завтра. Эта твоя Заречная мне скоро уже сниться будет!

– Зачем откладывать?

* * *

Федор Игнатьевич сидел на лавочке не один, компанию ему составляла верная спутница жизни. На просьбу продать ведро абрикос невинно заметил:

– За абрикосами, значит? А я, было, подумал, рыбки идете на берег купить для кошек. А где же тара?

– Да мы прямо из больницы, подругу нашу навещали.

– Это ту, что сережку потеряла? Зою? Нашла сережку-то?

– Какую сережку? – вытаращила глаза Мила. – А-а-а, ну да! Нашла, нашла, дома, в огороде!

– Слава богу! – обрадовалась Зинаида Григорьевна. – А что ж с ней стряслось?

– Сердечный приступ, – объяснила Люся. – Хорошо, не инфаркт. И скорая быстро приехала. Да мы только узнать – продадите ли?

– Не продадим! – сказал Федор Игнатьевич. – Так дадим. И больную угостите, привет ей от нас передайте, пусть выздоравливает. – И закричал:

– Вера! Верка!

Из соседней калитки высунулась сухонькая старушка:

– Что кричишь, Федя?

– Да я невестку твою кричу, Роза. Но и ты сгодишься! Внук дома?

– Дома, в огороде траву дергает. На что он тебе?

– На дерево надо слазить, абрикос вот девушкам-красавицам нарвать.

– Сейчас скажу!

Мила победоносно взглянула на Люсю.

– «Офигеть!» – подумала та.

– Соседка наша, – сказал Федор Игнатьевич, глядя вслед старушке Розе, – сама татарка, первый муж был татарин, троих сыновей ему родила, в Распоповке живут. А мужа схоронила – второй раз за русского замуж вышла, соседа моего непутевого, Ваську Бажина, царство ему небесное. Водочку очень любил, потому рано и убрался. Цирроз. И ему сына родила, Степку. Слава богу, не в папаню пошел.

Вышла Роза, с пареньком лет шестнадцати.

– Исямесес! – поздоровалась Роза.

– Исямесес, – ответил дед. – Вот, девки, Роза меня по-татарски говорить учит, а я ее по-русски.

– Что меня учить, – сказала Роза, – я и до тебя по-русски умела, а ты так по-татарски и не научился, учи – не учи.

– Как не научился! – возмутился дед. – Дед Мороз – Колотун-бабай, Баба Яга – кошмар-апа!

– О, ялла! Мели, Емеля!

Зинаида Григорьевна повела паренька во двор – тару предоставить. Федор Игнатьевич на свободе тут же распустил перья.

– Вот, девки, Розочка! Имя как у цветка, а такая была ягодка, когда в соседнем дворе появилась! Эх, если б не Зинушка!

– Федя, охальник! – засмущалась экс-ягодка Розочка, – и в гробу шутить будешь.

– Как там сыновья в деревне поживают, Роза? Звонят часто?

– Сыновья? Суки-лар, Федя! Не позвоню – сами не догадаются.

В это время на Заречную вывернула свадебная кавалькада из пяти машин, оглушительно сигналя и пыля, промчалась мимо. На звук клаксонов из того же двора выглянула женщина, уже явно разменявшая шестой десяток, располневшая, с жиденьким узелком на затылке. Подошла, поздоровалась, с любопытством глядя на Люсю с Милой.

– Пойдете свадьбу смотреть, Федор Игнатьевич?

– Чего я там не видел? Как «горько!» кричат, я и отсюда услышу, а подробности мне Катька расскажет.