Книга Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл

Не считая самого Ленина, только одному персонажу позволено развернуться лицом прямо к зрителю. Он выглядывает из темного проема вагонной двери, пышные усы и линия бровей легко узнаваемы. Вопреки фактам художник включил Сталина в число пассажиров знаменитого поезда. Более того, художник поместил Сталина, никогда не бывавшего в этом вагоне, на ступеньку выше своего покойного предшественника, как если бы Сталин был кем-то вроде наставника или опекуна Ленина.

Такого рода ложь не была чем-то необычным для 1930-х годов. Например, в апреле 1937 года, когда в Советском Союзе отмечалась двадцатая годовщина ленинского триумфа на Финляндском вокзале, “Правда” сочла необходимым изобразить именно Сталина истинным импресарио этого театрального события1. Соколов пошел еще дальше, создав зримый образ мифа – предвестие грядущих радостей коммунизма. Достаточно беглого взгляда на картину, чтобы понять, что со временем все эти букеты и звенящая медь оркестра будут предназначены Сталину – и по праву. Пусть Ленин основал нерушимый союз советских социалистических республик, однако именно Сталин, его наследник и самый верный ученик, был тем человеком, который превратит этот союз в величайшую, самую свободную и самую счастливую страну, которую когда-либо знал мир.

Отрезвляющее противоядие от этого визуального мифа находится здесь же – за тусклой стеклянной витриной в другом углу той же комнаты. В годы сталинской тирании этот документ – отпечатанный на машинке список пассажиров, прибывших в Россию в знаменитом “пломбированном вагоне”, – тщательно скрывался2. Сталина в этом списке нет, многие другие имена кажутся незнакомыми, особенно если партийные клички пассажиров впоследствии изменились. Имена Фрица Платтена и Карла Радека также отсутствуют, поскольку им, в отличие от остальных, не было разрешено въехать в Россию. В экспозиции этот документ никак не комментируется, но к нему стоит отнестись со всей серьезностью – ведь когда-то это был редкий, секретный объект. Большинство имен в списке в советские годы было вычеркнуто из книг и учебников истории, и к моменту смерти Сталина об этих людях по большей части совершенно забыли. Их беда была в том, что они слишком много знали. Они знали, что Ленин не выбирал Сталина своим наследником; они знали, кто мог бы стать альтернативой; они имели даже некоторые представления о том государстве, которое хотели построить, – прежде чем все эти чарующие мечты окончательно развеялись.

И вот миновало сто лет с тех пор, как “пломбированный” вагон под немецкой охраной пересек Европу, но тревожное эхо этой истории звучит по сей день. В России, где моменты надежды и общего участия в судьбе страны были, к сожалению, столь редки, оно звучит в особенности болезненно. Сама мысль о власти ужасала политиков, которые волей случая вынуждены были принять на себя бразды правления весной 1917 года. И вместо того чтобы обратить все свои усилия на врачевание народных бедствий, которые и выдвинули их во власть, они по большей части эксплуатировали эти бедствия для манипуляции массами. Националистические газеты использовали голодных искалеченных ветеранов для шантажа общественности, чтобы вынудить изможденных людей одобрить очередной год войны. Правые возлагали вину на евреев и социалистов, левые науськивали публику на всех, на кого они решили наклеить ярлык буржуа, – и в конце концов демократии, словно паршивой собаке, оставалось лишь пугливо красться где-то на задворках революции. И напротив: всё, что говорил Ленин, могло на какое-то время показаться утешительным – но нельзя освободить людей, дав им диктатуру, а насилие не может принести людям мир.

Иностранцам в этой драме тоже пришлось сыграть волнующие роли. История, начавшаяся для некоторых из них (для Хора или Нокса) как увлекательное приключение, обернулась трагедией для всех участников событий. Так и в недавнем прошлом – и не только в славянских странах – бывало, что наступала полная надежд весна и мы видели толпы поющих людей с цветами, флагами и свечами. Когда сегодня рушится очередная тирания (и каждое честное сердце радуется), ушлые политики в правительствах великих держав тоже всегда предлагают вмешаться, надавить, сплести интригу и поддержать ту или иную фракцию – при этом совершенно в них не разбираясь.

В 1917 году предшественники этих политиков в Западной Европе имели в отношении России вполне ясные цели. Все они стремились к военному превосходству, желали выиграть войну, а затем и дальше сохранять свое влияние в мире. Но они хотели также выгод после наступления мира – скупать русские природные богатства и продавать в цветущие города России фирменное мыло для бритья. С тех пор могла измениться иерархия приоритетов, но не сущность советников власти и не их главные цели. В 1917 году планы всех иностранных участников русской трагедии провалились. Но при этом европейские державы умудрились уничтожить первый и последний шанс на создание и развитие свободной российской демократии – чего желали и на что надеялись столь многие.

Неприятным открытием для европейских акторов всей этой истории была ее стоимость. Германское Министерство иностранных дел могло сколько угодно негодовать по поводу бессовестных запросов Парвуса, но после ленинского путча эти суммы выглядели скорее как карманная мелочь. К маю 1918 года, когда Россия уже превратилась в поле битвы для всех оттенков белого и красного, тайные агенты участвующих в мировой войне европейских государств ворочали громадными суммами. Граф Вильгельм фон Мирбах, посол Германской империи в Москве, новой столице России, просил инструкций у своего берлинского руководства:

Я все еще стараюсь противодействовать усилиям Антанты и поддерживать большевиков. Однако я был бы признателен за разъяснение, могут ли быть, с учетом текущей ситуации, оправданны более высокие затраты для обеспечения немецких интересов.

Ответ был недвусмысленным: оправданны любые затраты; если потребуются дополнительные суммы, запрашивайте телеграфом. Мирбах дал знать, что ежемесячно ему необходимо иметь в распоряжении три миллиона рейхсмарок. Две недели спустя в секретном меморандуме предполагаемая сумма выросла до 40 миллионов марок или даже больше. В качестве одной из причин было упомянуто конкурирующее финансовое давление со стороны Великобритании и Франции3.

И все же расходы были не худшим из зол. Другое неприятное открытие состояло в том, что у Ленина и его сторонников были некоторые самостоятельные планы, на которые даже немецкие военные не могли повлиять. Через два месяца после прихода большевиков к власти руководимый Радеком стокгольмский центр (согласно немецкому меморандуму от января 1918 года) развернул агитацию на территории самой Германии. Люди Радека призывали солдат рейхсвера бросать оружие, разжигали революцию и (согласно одному из рапортов от января 1918 года) даже атаковали верных слуг кайзера. Возмущенный заместитель статс-секретаря (министра иностранных дел) в Берлине жаловался, что большевистская пропаганда рисует членов кабинета в виде рабовладельцев и угнетателей рабочих:

Мы якобы сажаем рабочих вождей в концентрационные лагеря, а женщин и стариков кормим свинцом и порохом4.

Однако по мере того как страдания немецкого гражданского населения в последнюю военную зиму стали почти невыносимыми, эта пропаганда (в форме бойкой немецкой публицистики Радека) находила восприимчивую аудиторию.