Книга Взаперти - Николай Свечин

– А как сейчас чувствует себя Абрам Моисеевич?

– Ребус? Только что мы с Федором были у него в палате. Бледный, но уже выздоравливает. Много лучше выглядит, чем Господи-Помилуй, которому я по башке настучал. Мог бы и убить скотину, да пожалел в последний момент. Ну так что?

– Подумать надо, – прошептал Игнат.

Лыков понял, что борьба с воровством затянется. Слишком большие деньги на кону, из-за проклятого одесского заказа. Сговор интендантов, бандитов и продажных тюремщиков так просто не разбить. Одного «командированного» мало, армия должна помочь.

Об этом он говорил с Таубе. Друзья сидели не в комнате свиданий, вечно переполненной, а в кабинете смотрителя. Пили чай фабрикации Добрококи и обсуждали дела.

Виктор Рейнгольдович предложил устроить внезапную ревизию казенных закупок в тюремной мастерской. Одновременно проверить счетоводство у купцов Ватутиных, чьи накладные используют в махинациях. И поменять всех учетчиков из числа арестантов, а вместе с ними и надзирателей мастерских.

Последнее предложение мог утвердить только Кочетков. Он явился к должности недолечившись. Уже через четыре дня после операции статский советник принял Лыкова на служебной квартире. Похудевший, с кругами под глазами, Никанор Нилович смотрел тревожно и даже затравленно. Он чувствовал, что стул под ним шатается, и винил в этом неудобного арестанта Лыкова.

Алексей Николаевич ждал этого и сразу повел себя жестко:

– Никанор Нилович, какое у вас содержание?

– А почему это вас интересует?

– Все-таки скажите.

Начальник тюрьмы надулся:

– По шестому классу должности и учитывая, что наше отделение первого разряда, я получаю тысячу восемьсот рублей жалованья и шестьсот столовых.

– То есть две тысячи четыреста рублей в год? Неплохо. Особенно при казенных квартире и столе.

Лыков дал понять, что знает: смотритель питается от больничной кухни, а это должностное злоупотребление.

Кочетков жалобно спросил:

– Алексей Николаевич, чего вы хотите? Стоило заболеть – и сразу скандал. Вас поместили в карцер, а там пытались убить. За что?

– А вы не поняли? У вас под носом идут огромные хищения. В военно-обмундировальной мастерской, и, думаю, не только там. Вот я спросил о содержании. Две тысячи четыреста рублей вроде бы немало. А вы знаете, что ваш помощник капитан Сахтанский кладет себе в карман по тысяче в месяц?

– Как по тысяче? Сахтанский? А где он берет такие деньжищи?

– Ворует, где же еще? – удивился вопросу Лыков. – Быть может, вы мне не верите?

– Конечно, не верю! Это тюрьма, все подсчитано до копейки. Какие тысячи, господь с вами! Кто пустил такие пушки?[113]

– Сейчас проверяют финансовые дела вашего помощника. По итогам он сядет в тюрьму, возможно, в ту, где служил. Люди Филиппова нашли секретные счета Сахтанского в двух банках. На них в общей сложности двенадцать тысяч рублей. Откуда они взялись?

– Я не знаю, – развел руками статский советник. – Мог получить наследство, выиграть в лотерею, скопить наградные… Он много лет прослужил в Забайкалье, там жалованье выше.

– Деньги появились на его счетах в последние два года. Наследства он не получал. Ну?

– Что «ну»? – вспыхнул Кочетков. – Большие деньги, я понимаю. У меня таких сроду не было и не будет. Однако само по себе это ничего не доказывает.

Алексей Николаевич мог бы сослаться на откровения Заседателева, но тот пока еще не решился дать официальные показания. А открыть следствие на основании слухов никто не позволит. Нужно было сначала дождаться результатов ревизии. И сыщик зашел с другого конца:

– Военное министерство начинает собственное дознание.

– О чем? – насторожился смотритель.

– О злоупотреблениях интендантов при закупке в вашей мастерской.

– Это вы их натравили?

– Не натравил, а подсказал. Согласно просьбе вашего начальника Хрулева.

Никанор Нилович совсем скис.

– У вас всюду друзья. Послал господь сидельца… Чего вы хотите? Чтобы меня лишили должности? Уже скоро, по вашей милости.

– Перестаньте ныть. В ваших интересах, не скрою, принять некоторые меры. Потом это пойдет вам в зачет.

– Какие меры?

– Замените прямо сейчас, не дожидаясь ревизии военных, некоторых людей. Всех начальников отделений и учетчиков из числа арестантов. Еще всех надзирателей при мастерских. Начните собственную проверку кассового счетоводства и отчетности. Особое внимание обратите на приходно-расходные материальные книги, их соответствие книге заказов. И на отпуск готового товара торговому дому «Братья Ватутины».

Кочетков стал размышлять вслух:

– Заменить всех заведующих отделениями… И вашего соседа Курган-Губенко тоже?

– Его в первую очередь, он вор из воров.

– Только в обувной мастерской у нас восемь отделений. Закройное, штамповочное, формовочное, швейное, затяжное, шпилевочно-пришивочное, отделочное, декатировальное… А еще жировка и чернение кожи. Алексей Николаевич, голубчик. Я этих людей несколько лет собирал. Теперь мастерская работает как часы Буре! Лучшая в тюремной системе России, моя гордость. А вы хотите все разрушить.

Лыков не обратил на стенания начальника тюрьмы никакого внимания и продолжил:

– На место уволенных назначьте честных людей. Например, Федора Пакору.

– Пакора? Это бывший околоточный, убивший конокрада? Сидит с вами в одной камере?

– Да.

Кочетков ожег собеседника взглядом:

– Своих прихвостней мне подсовываете? Готовите и себе местечко?

– Где? Какое еще местечко? – не понял сыщик.

– Там же, в мастерских.

– Никанор Нилович, я отсюда вот-вот выйду, – ответил Лыков сдержанно. – Зачем мне какое-то местечко в вашем каземате?

– Вы сначала выйдите… – повторил слова Курган-Губенко смотритель. – Ну как вы не поймете?!

– Объясните, вдруг пойму?

– Ах! – Статский советник даже вскочил. – Вы знаете, сколько в моем замке арестантов с большими сроками? Десять процентов. И это очень хорошо.

Алексей Николаевич изумился:

– Что же тут хорошего?

– А вот слушайте. Такого арестанта можно успеть обучить сложным ремеслам. Взять те же «Кресты». Там только четыре процента имеют срок свыше одного года. А остальные – от года до шести месяцев. Чему их там успеют научить? Разве что паклю разматывать. А у нас? Люди сидят по пять-шесть лет. Выйдут от нас специалистами. А?