Книга Пляска смерти - Лорел Гамильтон

Лежа среди мужчин, я напрягала слух, но слышала только ихтеплое дыхание. Рука Жан-Клода лежала на теле Мики, но уже не была теплой.Рассвет пришел и ушел и снова забрал у меня Жан-Клода.

И тут я увидела тень. Тень, сидящую в ногах кровати. Еслипосмотреть прямо, то ее не было, но уголком глаза можно было ее заметить:чернота, начинавшая принимать форму, и наконец стали заметны темные очертанияженщины, сидящей на кровати. Что за черт?

Я встряхнула руку Мики, пытаясь его разбудить, но это непомогло. Я стала расталкивать Натэниела – опять ничего. Даже дыхание их неизменилось. Что такое творится?

Я не могла их разбудить. Я сплю и вижу сон?

Я решила закричать. Если это сон, то неважно, а если нет, топридут Клодия и охранники. Но стоило мне набрать воздуху, в голове у меняпрозвучал голос:

– Не кричи, некромантка.

Дыхание перехватило, как от удара под ложечку. Я толькосумела прошептать:

– Кто ты?

– Хорошо. Это воплощение тебя не пугает. Я так идумала.

– Кто ты та…

И тут я унюхала этот запах: ночь. Ночь за дверьми, ночьгде-то в теплом и тихом месте, где пахнет жасмином. И я поняла, кто это.Наименее грубое прозвище из всех, что дали ей вампиры, было «Марми Нуар». Этобыла Мать Всей Тьмы, первый в мире вампир и глава их совета, хотя сейчас онанаходилась в спячке – или в коме – уже больше тысячи лет. В последний раз явидела ее во сне, и она была огромна, как океан, черна, как межзвездное пространство.И боялась я ее до судорог.

Тень улыбнулась – по крайней мере, такое у меня возниклоощущение.

– Хорошо.

Я попыталась сесть, а мужчины даже не шевельнулись во сне.Это сон или, черт побери, явь? Если явь, то мы в глубокой, глубокой заднице. Еслиже сон – что ж, в мои сны, случалось, уже вторгались мощные вампиры.

Я прижалась спиной к спинке кровати – она была настоящая,твердая. Но мне не нравилось сидеть перед этой гостьей в голом виде. Мнехотелось хотя бы надеть халат – и этой мысли оказалось достаточно, вдруг на мнеобразовался белый шелковый халат. Значит, сон, потому что я смогла его надеть.Сон – это хорошо. Всего лишь сон. Но ком, свернувшийся под ложечкой, мне неверил. Да и я сама только старалась верить.

Перебрав несколько вопросов, которые хотелось задать этойтени, я выбрала такой:

– Зачем ты здесь?

– Ты меня интересуешь.

Хм, если дьявол вдруг проявляет к тебе личный интерес, этоне радует.

– Я постараюсь быть менее интересной.

– Я почти проснулась.

У меня вдруг все похолодело с головы до ног.

– Я чувствую твой страх, некромантка.

Я судорожно сглотнула слюну, и не могла заставить голосзвучать без дрожи:

– Зачем ты здесь, Марми Нуар?

– Мне нужно, чтобы после столь долгого сна меня кто-топробудил.

– Что?!

– Может быть, ты.

Я уставилась на нее, сдвинув брови:

– Не понимаю.

Тень стала более плотной, и наконец превратилась в женскуюфигуру в черном плаще. Почти было видно ее лицо – почти, и я знала, что не хочуего видеть. Увидеть лицо тьмы – значит умереть.

– Жан-Клод до сих пор не сделал тебя своей, неперешагнул последней черты. Пока это не сделано, некто более сильный можетвзять то, что принадлежит ему, и сделать своим.

– Я привязана к одному вампиру, – сказала я.

– Да, у тебя есть слуга-вампир, но это не закрываетдругую дверь.

Вдруг она оказалась у меня в ногах. Я подобрала ноги подсебя, поднялась выше по кровати. Это был сон, всего лишь сон, и она ничегоплохого сделать мне не может. Только я в это не верила.

Тень растопырила пальцы, и рука ее была вырезана из тьмы.

– Я думала, в этом обличье не буду страшной, но тышарахаешься от меня. Я кучу энергии трачу, чтобы говорить с тобой во сне, а невторгаться в твои мысли, а ты все равно боишься. – Она вздохнула, и вздохпронесся по комнате. – Может, я разучилась этому фокусу – быть человеком,и даже притворяться не могу. И тогда и стараться не надо, как ты, некромантка,думаешь? Тебе показаться в истинном виде?

– Это вопрос-ловушка? – спросила я и ощутила, а неувидела – ее лица все еще не было видно, – как она недоуменно сдвинулаброви. – Я имею в виду, что ведь хорошего ответа нет? Вряд ли хорошо былобы увидеть тебя в истинном облике, но и чтобы ты изображала передо мнойчеловека, мне тоже не хочется.

– Так чего же тебе хочется?

Хотелось мне, чтобы Жан-Клод проснулся и ответил на этотвопрос. Вслух я сказала:

– Я не знаю, как на это ответить.

– Знаешь, знаешь. Люди всегда чего-нибудь хотят.

– Чтобы ты ушла.

Я ощутила, что она улыбается.

– Это ведь не помогает?

– Я не знаю, что должно помочь.

Руками я охватила колени, потому что мне не хотелось, чтобыона касалась меня, даже во сне.

Она стояла посередине кровати, и тут я поняла, что не совсемтак: она стояла, но при этом росла, тянулась вверх, вверх, как язык черногопламени. Свет отражался от нее, как от воды или блестящего камня. Как можноодновременно блестеть и не давать света? Отражать свет и поглощать его?

– Если ты все равно меня боишься, так зачемпритворяться? – Голос ее отдавался в комнате шелестом ветра, и чудилось вэтом ветре обещание дождя. – Пусть между нами будет правда, некромантка.

И она исчезла… нет, она стала темнотой. Она стала тойтемнотой, что была в комнате. Повисла в ней, и эта темнота обладала весом изнанием. А я была как любой человек, из тех, что жались к огню, ощущая давящуютемноту, ожидающую темноту.

Она не пыталась сейчас говорить со мной, она просто была –не слова, не образы даже, но что-то, для чего у меня слов нет. Была – и все.Летняя ночь с тобой не говорит, она просто существует. Темнота лунной ночи немыслит, но она живет тысячей глаз, тысячей звуков.

Вот она была такая ночь, только с одной поправкой: она могладумать. Не хочется, чтобы тьма умела думать, потому что мысли будут такие,которые не хотелось бы знать.

Я заорала, но тьма наполнила мне горло, перекрыла воздух.Меня душил аромат ночи, я тонула в запахе жасмина и дождя. Пыталась вызватьнекромантию, но она не приходила. Темнота в горле смеялась надо мной холодныммерцанием звезд, прекрасным и смертельным. Я попыталась открыть связь сЖан-Клодом, но тьма ее перерезала. Пыталась добраться до Мики и Натэниела, ноее подвластными зверями были все кошачьи, большие и малые. Леопарды не моглимне помочь – тьма шептала им, чтобы они спали.