Книга Крестная мать - Звева Казати Модиньяни

Шон что-то объяснял, наконец встряхнул Нэнси, взяв за плечи. Но она слышала лишь свой собственный детский голос: «Я отомщу за тебя, папа!»

Наконец она смогла произнести несколько слов, давясь рыданиями:

– Пусти, пусти меня!

Шон попытался удержать ее, но она вырвалась и бегом кинулась к парку. Ей хотелось лишь одного: убежать как можно дальше, исчезнуть навсегда. Шон кинулся следом. И к нему с необыкновенной ясностью вернулись те же воспоминания; страдание Нэнси разрывало ему сердце. Он нагнал девушку и преградил ей путь. Нэнси подняла на него глаза, в которых сверкала ненависть, но постепенно ее дыхание выровнялось, и лицо неожиданно озарилось прекрасной улыбкой. А Шон твердил ей:

– Ты поняла? Теперь ты поняла, почему я отказывался от тебя? Поняла, почему старался держаться подальше?

– Я люблю тебя, Шон! – прошептала Нэнси ему на ухо. Никогда в жизни никого она больше не полюбит так беззаветно.

– И ты сможешь простить меня? – потрясение спросил он.

– Я уже тебя простила, любимый! – Губы их слились в страстном поцелуе, но в руке Нэнси блеснул маленький пистолет, подарок Шона. Он обнял любимую, прижал к себе, забыв обо всем. Шон не заметил, как палец Нэнси нажал на курок, и не почувствовал, как пуля пробила ему сердце. Он умер в объятиях любимой.

Хосе Висенте и Сэл унесли куда-то тело Шона, а Сандра и Фрэнк хлопотали вокруг Нэнси.

– Я должна была, – повторяла она, – я обещала… я должна была отомстить за отца.

На прекрасном лице девушки застыла каменная маска скорби.

СЕГОДНЯ

Глава 1

Бледная одинокая луна на темно-синем небе заглянула в окно, заливая мягким светом высокие потолки монастырской приемной. Голос Нэнси постепенно угасал, словно огонь в камине. Последние слова она произносила чуть слышно; вряд ли они запишутся. Она говорила много часов, и репортер, затаив дыхание, слушал удивительную историю ее жизни. Почему она решилась на эту исповедь, рассказав о многих известных и неизвестных людях, о мафии, о своих личных переживаниях? Почему выбрала именно его, Марка Фосетта, именно это место и это время для рассказа? Обе фигуры, и журналиста, и монахини, отбрасывали на белые стены приемной длинные колеблющиеся тени в неверном свете луны.

Марк ощутил, что дрожит от холода, а еще от какого-то странного, тревожного чувства, охватившего его душу. То, что он узнал, произведет в Нью-Йорке эффект разорвавшейся бомбы. Это беспокоило журналиста, но ведь монахиня еще не кончила свое повествование. Другие откровения сестры Анны могли во много раз увеличить мощность этой бомбы, и Марку стало страшно.

– Вы устали, – произнесла женщина. Он действительно устал, но готов был слушать ее рассказ до самого конца. Журналисту казалось, что он вымотан тяжелой работой. А ведь Фосетт считал себя опытным репортером. Он видел войны и революции, неоднократно бывал на передовой, но тихая исповедь монахини совершенно лишила его сил. Женщина встала и подошла к окну, у которого стояла лампа. Она зажгла ее, и от освещения лунный свет в комнате померк. Открылась дверь приемной, и на пороге появилась пухленькая, низенькая монашка, что сопровождала Марка во время его хождений по монастырю. В руках у нее был поднос, который она поставила на столик. Монахиня принесла бутылку любимого Марком виски бурбон, ведерко со льдом, широкий стакан и еще один стакан, узкий и высокий, наполненный горячим молоком.

– Молоко для меня, – сказала Нэнси, усаживаясь напротив журналиста.

Пухленькая монахиня бесшумно удалилась, а Нэнси с улыбкой предложила гостю:

– Пожалуйста, наливайте…

Марк налил себе виски, добавил лед и заметил:

– Вы угадали мои вкусы.

– Чистая случайность, ничего сверхъестественного. – Журналист почувствовал, что его собеседница лжет. Она, конечно, все знала о нем.

– Непохоже, чтобы вы устали, – сказал Марк. Она снисходительно взглянула на него и заметила:

– А почему вы думаете, что я не устала? – Ветер донес до них удары монастырского колокола. Нэнси не дала гостю времени, чтобы ответить, поднялась и произнесла: – Полночь, мне надо уходить, мистер Фосетт.

Марк встал и неуверенно спросил:

– Могу я рассчитывать на продолжение?

– Может быть…

– Завтра?

– Завтра… – прошептала она. – Завтра. Мне нравится это слово. Я всю жизнь повторяла его: завтра… Как бы ни был мрачен и грустен день сегодняшний, завтра всегда остается лучезарным, исполненным надежд и обещаний. А потом завтра переходит в сегодня и становится все печальней и печальней. Лишь когда оно уходит в прошлое, появляется ностальгия. И мы снова любим день прошедший. Спокойной ночи, мистер Фосетт.

Он так и не получил от нее определенного ответа и в нерешительности застыл на пороге. Потом повернул дверную ручку, открыл дверь и уже сделал шаг из комнаты, смирившись с тем, что придется расстаться. Неожиданно она окликнула гостя:

– Фосетт!

Он обернулся и увидел, что монахиня, похоже, колеблется. Ей хотелось что-то сказать ему, но он так никогда и не узнал, что именно. Через мгновение Нэнси, видимо, передумала.

– Нет, ничего, мистер Фосетт. Спокойной ночи! – сказала она.

Было уже два часа ночи, а Марк все никак не мог заснуть. Он вертелся с боку на бок, вспоминая драматическое повествование Нэнси. Он знал, что стал первым и единственным свидетелем, выслушавшим воспоминания миссис Карр. И вот теперь эти потрясающие воспоминания – в его распоряжении, записанные на миниатюрных бобинах магнитофона «Айва». Он обладал исключительным материалом, и в то же время на нем была ответственность за использование этой бомбы. Его переполняла профессиональная журналистская гордость, но более всего терзало душу какое-то смутное чувство, весьма напоминавшее страх.

Почему Нэнси Карр навязала ему эту роль? Почему заставила выслушать свои признания? Он приехал на Сицилию, чтобы выяснить тайну ее неожиданного исчезновения. Найти женщину, по слухам, связанную с мафией и претендовавшую на кресло мэра Нью-Йорка, – новость не из последних. Она же начала рассказывать репортеру свою биографию, раскрыв частично тайные механизмы функционирования «Коза Ностры». Зачем? Что заставило такую женщину поведать о своих заблуждениях и ошибках, хотя в монастыре у нее было надежное убежище? Кроме того, кое-что так и не прояснилось. Нэнси сообщила, что Натали Гудмен обвинила ее в убийстве, но не сказала, кто же убил Натали. Не раскрыла она и имя человека, предоставившего Гудмен информацию. В бумагах журналистки из «Нью-Йорк мэгэзин» не нашли и следа этого расследования. К тому же Нэнси Карр не объяснила, почему она оказалась в монастыре и по своей ли воле выбрала это убежище?

О вражде между семьями Лателла и Ла Манна знали многие, теперь эти события из жизни организованной преступности ушли в прошлое, но никто и вообразить не мог, какую роль играла Нэнси в столкновении двух семейств.