Книга Возвращение на родину - Томас Гарди

- Ах, как это мило - такой деловой подход! - с затаенным гневом проговорила Юстасия. - Но почему вы решили, что было что-то между мной и мистером Уайлдивом? У меня тоже есть гордость, не меньше, чем у вас. Я возмущена, как всякая женщина была бы на моем месте. Разрешите вам напомнить, что, когда я вышла за вашего сына, это было снисхождение с моей стороны, а не маневр какой-нибудь; и я не позволю, чтобы со мной обращались как с интриганкой, которую приходится терпеть, потому что она втерлась в семью.

- О! - сказала миссис Ибрайт, тщетно стараясь сдержать негодованье. Не знаю, чем это наша семья хуже вашей - не наоборот ли? Смешно слышать, как вы тут говорите о снисхождении.

- Тем не менее это было снисхождение, - запальчиво отвечала Юстасия. И знай я тогда то, что знаю теперь, - что мне через месяц после свадьбы придется все еще сидеть на этой дикой пустоши, я... я бы дважды подумала, прежде чем согласиться.

- Лучше бы вы этого не говорили; не похоже на правду. Я хорошо знаю, что мог вам обещать мой сын; с его стороны не было обмана - не знаю, как с другой.

- Нет, это невыносимо! - хрипло проговорила молодая женщина; лицо ее побагровело, глаза метали молнии. - Как вы смеете так со мной разговаривать? Я вам повторяю: знай я, что моя жизнь от свадьбы и до сего дня будет такой, как она есть, я бы сказала - "нет"! Я не жалуюсь. Я ему ни слова об этом не говорила; но это правда. И, надеюсь, в будущем вы воздержитесь от разговора о том, что я его завлекала. Если вы еще теперь меня обидите, это обернется против вас.

- Обижу вас? Вы считаете, я желаю вам зла?

- Вы обижали меня еще до моего замужества, а теперь заподозрили, что я благоволю другому мужчине за деньги!

- В своих мыслях никто не волен. Но я никогда не говорила о вас за пределами моего дома.

- Зато говорили в доме Клайму, а хуже ничего нельзя было придумать.

- Я выполнила свой долг.

- А, я выполню свой.

- Часть которого, вероятно, будет состоять в том, что вы настроите сына против матери. Это всегда так бывает. Но что поделаешь - другие терпели, видно, и мне терпеть.

- Понимаю, - сказала Юстасия, задыхаясь. - Вы считаете меня способной на все самое дурное. Что хуже жены, которая поощряет любовника и озлобляет мужа против его родных? Но именно такой меня изображают. Может, придете и вырвете его из моих рук?

Миссис Ибрайт отвечала ударом на удар.

- Не яритесь так, сударыня! Это портит вашу красоту, а из-за меня не стоит вам терпеть такой ущерб. Ведь я только бедная старуха, которая потеряла сына.

- Если бы вы уважительно обращались со мной, он был бы ваш по-прежнему, - сказала Юстасия; жгучие слезы катились у нее из глаз. - Вы сами виноваты вызвали разлад, который теперь уже нельзя залечить!

- Я ничего не сделала. Но такой дерзости от молодой девчонки я не могу вынести.

- Вы сами напросились; заподозрили меня и заставили меня так говорить о моем муже, как сама я бы никогда не стала. А теперь вы ему расскажете, что я говорила, и мы оба будем мучиться. Уходите лучше отсюда! Вы не друг мне!

- Уйду, когда скажу то, что мне надо. Если кто скажет, что я пришла допрашивать вас без достаточных оснований, это будет неправда. Если кто скажет, что я пыталась предотвратить ваш брак иначе чем вполне честными способами, это будет неправда. Я пришла в недобрый час; господь несправедлив ко мне, что позволил вам так оскорблять меня! Возможно, сын мой не будет знать счастья по сю сторону могилы, - он неразумный человек, который не слушает материнских советов. Но вы, Юстасия, стоите на краю пропасти, сами того не зная. Покажите моему сыну хоть половину той злобы, что вы мне сегодня показали, - а этого, может быть, недолго ждать, - и вы увидите, что, хотя сейчас он с вами кроток, как ребенок, он может быть твердым, как сталь!

Затем взволнованная мать ушла, а Юстасия осталась стоять у пруда, тяжело дыша и глядя на воду.

ГЛАВА II БЕДЫ ОСАЖДАЮТ ЕГО, НО ОН ПОЕТ ПЕСЕНКУ

Последствием этого неудачного свиданья было то, что Юстасия не осталась у дедушки до вечера, как предполагала, а поспешила домой к Клайму, куда и прибыла на три часа раньше, чем ее ожидали. Она вошла с раскрасневшимся лицом и еще припухшими от недавних слез глазами. Ибрайт с удивлением поглядел на нее; он никогда еще не видал ее в сколько-нибудь похожем состоянии. Она прошла мимо, видимо стремясь ускользнуть наверх незамеченной, но Клайм так обеспокоился, что тотчас пошел за ней.

- Что случилось, Юстасия? - спросил он.

Она стояла в спальне на коврике у камина, еще не сняв шляпы, глядя в пол, стиснув руки на груди. Мгновенье она молчала, потом проговорила негромко:

- Я видела твою мать и никогда больше не хочу ее видеть!

У Клайма словно камень налег на сердце. В это самое утро, когда Юстасия собиралась к дедушке, Клайм выразил желание, чтобы она проехала также и в Блумс-Энд и справилась о здоровье его матери или каким-нибудь способом, какой найдет удобным, постаралась достичь примирения. Она уехала веселая, и он надеялся на успех.

- Почему? - спросил он.

- Не знаю - не помню... Мы встретились. И больше встречаться с ней я не желаю.

- Да почему же?

- Что у меня сейчас общего с мистером Уайлдивом? Не хочу, чтобы обо мне рассказывали всякие гадости. Нет, какое унижение - спрашивает, не получала ли я от него денег или не поощряла его или еще что-то в этом роде - я уж точно не помню!

- Но как же она могла это спросить?

- А вот могла.

- Тогда, очевидно, в этом есть какой-то смысл. Что она еще говорила?

- Не помню, что она там еще говорила, знаю только, что мы обе наговорили такого, чего нельзя простить!

- Нет, тут, конечно, какое-то недоразумение. Чья вина, что ее слова были плохо поняты?

- Не знаю... Может быть, обстоятельств... тут вообще было что-то странное... О, Клайм - я все-таки должна сказать - ты поставил меня в очень неприятное положение. Но ты должен это исправить, - ты это сделаешь, да? потому что теперь я все здесь ненавижу! Да, да, увези меня в Париж и продолжай свое прежнее занятие, Клайм! Пусть мы вначале будем жить очень скромно, мне все равно, лишь бы это был Париж, а не Эгдонская пустошь.

- Но ведь я же совсем отказался от этой мысли, - с удивлением сказал Ибрайт. - Мне кажется, я не давал тебе повода думать иначе.

- Не давал, это верно. Но бывают мысли, которых никак не выбросишь из головы, - вот у меня эта. И разве я не имею права голоса в этом вопросе теперь, когда я твоя жена и разделяю твою участь?

- Да, но ведь есть вещи, которые просто уже больше не подлежат обсуждению, и я думал, что это как раз к ним относится - с общего нашего согласия.

- Клайм, мне грустно это слышать, - тихо проговорила Юстасия, потупилась и, повернувшись, ушла.