Книга Елизавета Петровна. Дочь Петра Великого - Казимир Валишевский

Он был сыном своего времени, той эпохи, когда в Германии даже Эйлер называл себя спиритуалистом и верующим. Но достаточно и того, что мы видим его захваченным научным течением и если и не стоящим выше своих западных соперников, то по крайней мере на одном уровне с ними, чтобы мы сочли его, вспомнив его происхождение и окружавших его современников, более чем достойным памятника, воздвигнутого ему его соотечественниками в Архангельске.

Будучи головой выше своих немецких учителей в умственном отношении, он уступал им в характере и поведении, во внешних приемах он был не только неучтив и непристоен, но груб и до дикости раздражителен.

Не следует, однако, забывать, какова была среда, где он жил, и сколько она заключала в себе действительно раздражающих черт. Когда он согласился с основною идеею книги Фонтенеля о многочисленности миров, переведенной кн. А.Д. Кантемиром и напечатанной в 1740 году, то слыл некоторое время за богоотступника и подвергся преследованиям Синода! «Если бы планета Марс имела обитателей, кто бы их крестил?» – возражали члены этого собрания. При известии о смерти великого человека будущий император Павел, которому тогда было 10 лет, воскликнул: «Ах, этот дурак умер, наконец-то мы избавились от него! Он стоил дорого и ничего не делал!» Ребенок являлся лишь эхом. Очень ценимый как поэт, Ломоносов как ученый был вообще не понят. Он обращался к публике, которой были недоступны теоретические формы мысли и которая была упорно привязана к поверхностному, чувственному и суеверному понятию о мире, публике, свято хранившей легенду о склянке воды, завещанной Петру Великому графом Брюсом, ученым, при жизни прослывшим колдуном и приводившим в ужас жителей Москвы подозрительным светом, исходившим из его лаборатории, устроенной в Сухаревой башне. Окропив этой водой тело своего друга, Петр должен был вернуть его к жизни. Он сделал этот опыт и, замечая, что чудо совершается, в ужасе отшатнулся и разбил склянку, чтобы не дать осуществиться колдовству. Ломоносов знал, что на самом деле Брюс пережил Петра на десять лет, но ему, по всей вероятности, не удалось бы убедить в этом своих читателей и слушателей. А читатели его научных трактатов никогда многочисленными не были. Одно время был поднят вопрос о вычете пяти процентов из содержания всех чиновников для обязательной покупки книг. Даже как поэт, автор стольких популярных произведений, положенных на музыку, беспрестанно повторяемых и распеваемых, должен был испытать на себе влияние той атмосферы, среди которой Тредьяковский, принужденный исполнять роль придворного шута, когда-то получал больше палочных ударов, чем похвал. Конечно, со времени Анны Иоанновны до Елизаветы, от Волынского до И.И. Шувалова, умственная и литературная жизнь в России сделала по пути нравственного совершенства значительный шаг вперед, обещавший наступление лучших времен. Шувалов уже играл роль мецената с некоторым изяществом и благородством. Это не мешало ему, однако, вызывать между Ломоносовым и Сумароковым столкновения, часто доходившие до кулачного боя, и я смело утверждаю, что даже и по сию пору в России потомство не сумело воздать должное в полной мере этому крестьянину, заслуги которого не имеют себе равных в его отечестве. Пушкин отказал в признании за ним поэтического дара, и я уже восставал против этого несправедливого приговора. Но я охотно соглашусь, что этот спор не имеет большого интереса. В поэзии, литературе и науке Ломоносов не является более или менее славным соперником какой-либо русской или иностранной знаменитости. Он прежде всего – предок, предшественник и инициатор. Его стихи не могут сравниться со стихами Пушкина, но, не будь его, автор «Евгения Онегина» не мог бы написать своих. Ломоносов не художник слова, он был сын своего времени, а тогда искусство еще не родилось. Ему недоставало изящества формы и тонкости чувства, но он обладал вдохновением, героической ширью и мужественной силой и вмещал в себе всю душу великого прошлого своего народа, родившего его, и его великого будущего, возвещенного им. Он заключал в себе несколько веков истории, где без него царствование Елизаветы не заняло бы столь видного места. Он к тому же был и государственным деятелем и некоторые его сочинения, опубликованные только в 1819 году, и то с пропусками, еще и теперь поражают смелостью взглядов на некоторые вопросы политического и экономического порядка.

Князь Антиох Дмитриевич Кантемир – русский поэт-сатирик и дипломат, деятель раннего русского Просвещения

Прижизненное изображение Михаила Васильевича Ломоносова. 1757 г.

Я не упомянул о его трагедиях. В произведениях этого рода его затмил Сумароков. Тем не менее, Сумароков был бы ничтожеством, если бы ему не удалось связать свое имя с возникновением русского театра. Именно с этой точки зрения и нужно судить о всех представителях этого времени, когда зарождался в России новый мир. Путем театра в ней пробудилась артистическая жизнь, и поэтому я должен посвятить несколько страниц этому предмету, который сам по себе представляет лишь посредственный интерес.

Первые шаги в области искусства. Сумароков

Рисуя картину царствования Анны Иоанновны, я отметил появление франко-итальянского элемента, стремившегося заменить собою немецкий, в придворных представлениях, единственной артистической и литературной арене, существовавшей в то время в России. Во времена Елизаветы этот элемент добился полного торжества. Итальянская опера под управлением Арайя имела еще более многочисленную труппу и еще более избранных артистов, нежели при Анне Иоанновне. Тогда же был учрежден постоянный театр французской комедии, и в 1754 году, во время пребывания императрицы в Москве, ввиду явного предпочтения, отдаваемого публикой французскому театру, был закрыт немецкий театр, существовавший в этом городе. Играя в Петербурге, французские комические актеры составляли в это время очень шумную и беспокойную компанию, заставлявшую говорить о себе даже вне стен театра. Один из этих артистов, Морембер, сделался дипломатом, и в 1757 году маркиз Лопиталь пользовался его услугами. Другой – Чуди, сын советника Мецкого парламента, принял в России фамилию кавалера де Люси и делил свой досуг между политикой и литературой, состоя то – секретарем барона Строганова, то – шпионом на жалованьи И.И. Шувалова и редактором «Литературного Хамелеона». Мы встретимся еще с ним в истории дипломатии этого царствования. С другой стороны Ландэ образовал русский кордебалет, вскоре удививший своим искусством иностранцев, посещавших Петербург, первые артистки его соперничали со знаменитой Фузани.

Нетрудно объяснить быстрое усвоение этой формы искусства. Она еще и теперь ярко блещет в России. Но вне ее, в области пластики России, история искусства времен Елизаветы сливается, наоборот, с историей французских и итальянских артистов, французских в особенности, привлеченных русской императрицей. Петр Великий набирал главным образом инженеров, архитекторов и ремесленников, его дочь имела другие заботы и добивалась иного, хотя и смотрела на знаменитых художников и скульпторов, которыми старалась себя окружить, лишь как на украшение своего двора, и, казалось, вовсе не заботилась о поощрении в этом отношении местных талантов. В 1756 году она велела написать свой портрет французу Токке и итальянцу Ротари, а в 1758 г. выписала Луи-Франсуа Лагренэ, оставшегося в России до 1780 г. Чтобы дать ему занятие, а также уступая желанию И.И. Шувалова, она способствовала восстановлению Академии художеств, учреждению, захиревшему со времени Петра Великого. Лагренэ стал ее директором, а Луи Жозеф Ле Лоррэн – профессором.