Книга Кома - Эргали Гер

Минск – необыкновенно удобный для жизни город. В нем нет деловой агрессии, свойственной современным городам-миллионникам, нет пропасти между богатством и нищетой – пропасти, порождающей зависть и озлобление. Здешние «Бенеттоны» напоминают лавки старьевщиков, универсамы и магазины неискоренимо пахнут чем-то советским – запахом унитарных предприятий; зато улицы поражают чистотой, парки – ухоженностью, а девушки – свежестью и простотой в обращении. Стильных женщин немного – однако, в отличие от москвичек, они не напускают на себя ауру недоступности. Минчане общаются между собой с такой бесцеремонной непосредственностью, будто приехали в Минск из одной деревни.

В радиусе ста метров от дома я насчитал семь (!) питейных заведений, одно из которых работает до двух часов ночи, а в другом кормят очень дорого и безумно вкусно (дорого по минским понятиям, вкусно – по московским и даже парижским). Едва чуть-чуть потеплело, заведения из подвалов выползли на тротуары. Обрадованные обыватели тут же расселись за столиками под навесами – очевидно, соскучились по уличной жизни. Такое впечатление, что именно на улицах, улизнув со своих рабочих мест, минчане обретают подлинную свободу. А здешняя милиция ее скорее охраняет, чем ограничивает. Как выразился известный минский художник Саша Барташевич, «надо очень постараться, чтобы в Минске тебя забрали в милицию…» Да я и сам это понял, когда увидел, как в сквере за академическим театром, в пятидесяти метрах от резиденции президента, молодежь устраивается отдыхать не только с выпивкой, но и с закуской. В другом не менее центровом месте, на проспекте Скорины (за день до моего приезда его зачем-то переименовали в «праспект Незалежнасцы»), двое отлично экипированных громил с бейджиками на груди долго объясняли пожилым торговкам цветами, что дело не только и даже не столько в том, что торговля цветами с рук запрещена, а в том, что рвать фиалки нехорошо, потому как они занесены в Красную книгу, – а пригородного вида торговки столь же душевно отвечали громилам, что фиалок в полях не счесть и пусть лучше мальчики покупают девочкам цветы, а не пиво. Сей ученый диспут, взаимоуважительности которого могли бы поучиться наши интеллектуалы из ЖЖ, продолжался примерно полчаса, пока я распивал кофе за столиком на веранде. Московские фараоны охренели бы от такого всеобщего патриархально-колхозного благодушия.

Ночами я гулял по улицам, украшенным щедрой подсветкой (в ответ на мои восторги кто-то из местных диссидентов скорбно заметил, что по «западным нормам Минск освещен чрезмерно», и я едва удержался от искушения послать его в Гарлем); любовался имперскими арками сталинских домов, строгая соразмерность которых в сравнении с московским новостроем казалась классической; спорил с местными архитекторами и дизайнерами, горевавшими о загубленном послевоенном Минске – они искали свою историю в прошлом, не доверяя уникальности настоящего. Мне показывали столетние грабы перед усадьбой Ваньковичей и газон, скрывающий фундамент униатской церкви Святого Духа, – а я отвечал, что нигде не видел более совершенной церкви Святого Духа, чем этот газон и мреющий над газоном воздух, что загубленного не воротишь, а величественные сталинские кварталы вокруг проспекта Скорины лет через сто, когда политика кончится, объявят памятником ЮНЕСКО мирового значения. Я улыбался ментам (отродясь не позволял себе такой фамильярности), а те застенчиво улыбались в ответ. Заговаривал на улицах с девушками, от чего отвык в силу довольно-таки приличного возраста, и они запросто вступали со мной в долгие разговоры-переговоры. Мне было хорошо в Минске. Я просыпался под музыку семидесятых – звон бутылок и гомон очереди; это в дальнем конце двора открывался пункт приема стеклопосуды. Вообще говоря, духа и примет моей юности сохранилось в Минске едва ли не больше, чем в Вильнюсе (та же улица Мельникайте, названная в честь запрещенной в сегодняшней Литве партизанки), а невероятная популярность одежды с символикой СССР сообщала этим приметам несколько ирреальный оттенок. В общем, я нашел свою «землю Санникова», со всех сторон окруженную ледяными полями прогресса. Мне было тепло на этой земле и немножко грустно.

Потому что всё вокруг и в самой Белоруссии уже подрагивает, ледяные поля прогресса сжимаются, и конец сказки про «землю Санникова» всем хорошо известен.

Здешняя патриархальность нравов, старинный и понятный народу порядок социальной защищенности, общенародный выбор «спокоя вместо ломки» действительно превратили Белоруссию в эдакое бельмо на глазу прогресса. Западные интеллектуалы, вроде бы всосавшие восточную философию вместе с молоком своих хиппующих мамочек, ухитрились не заметить огромную, по европейским меркам, страну, вставшую на путь «философии недеяния». Уход от действительности десяти миллионов европейцев, отказавшихся от прогресса ради обещанного Александром Григорьевичем «жыцця» по старинке – «жыцця», в котором, как в окрошке, перемешались православие, стоицизм, даосизм, ошметки советской идеологии и архаического, крестьянского мироощущения, – этот шаг, этот выбор показался европейским интеллектуалам настолько абсурдным и невнятным, что они предпочли его не заметить. Тем самым в очередной раз подтвердили свой служивый, подневольный статус по отношению к священным коровам современной цивилизации: прогрессу, демократии, глобализации. А значит, никакие они не мыслители – обыкновенные дояры.

Тут еще, полагаю, дала о себе знать местечковая европейская заносчивость: не швейцарский кантон, не университетский пригород Парижа, а какая-то болотистая страна на окраине континента отважилась дать пинка священным коровам. Даже местные интеллектуалы, глядящие Европе, допустим, в рот, не сумели осмыслить, что отчебучил их упрямый народец. А народ, доверившись Лукашенке, по сути сделал свой выбор – осознанно или неосознанно, это другой вопрос. Но переубедить белорусов пока что не получается никому – даже такому могучему интеллектуалу, как Джордж Буш-младший.

Вот так, если подумать, – от чего и во имя чего отказались белорусы?

За три года до того, как на абсолютно прозрачных и демократических выборах 1994 года Александр Лукашенко набрал 80 % голосов, в соседней трехмиллионной Латвии депутаты сейма лишили избирательных прав полмиллиона своих избирателей – казус в истории небывалый. Латвия встала на путь сегрегации во имя демократии. Европа это проглотила, Белоруссия – не смогла. Мы семья, сказали белорусы. Мы единый народ, хотя говорим на разных языках и по-разному.

За год до тех же выборов в другой соседней стране – Литве – цены на жилье и коммунальные услуги взлетели до небес, почти сравнявшись с тогдашними пенсиями и зарплатами. Литва встала на путь прогресса, жестко отрезав от жизни старшее поколение. На фиг такой прогресс, сказали белорусы. Это не по-людски, когда стариков выбрасывают на свалку.

В соседней России во имя демократии и прогресса лупили танками по Белому дому, сплавляли в частные руки Братскую ГЭС, а новые собственники «в борьбе за это» с упоением мочили друг друга. Белорусы посмотрели направо, посмотрели налево, оглянулись окрест и пошли голосовать против такой демократии и такого прогресса. Лично я их за это уважаю неимоверно.

Конечно, нужны были сильная политическая воля и особое устройство мозгов, чтобы повести страну в будущее прошедшего времени. Говорят, на сегодня эта воля (а точнее – упертость) и эти мозги полностью парализовали общественную и политическую жизнь Белоруссии. Возможно. Но вот так, в прогулках по улицам, паралича жизни не наблюдается. Не хочется, понимаете, выглядеть эдаким Лионом Фейхтвангером, воспевшим Москву 37-го года, – но я не политик, не экономист, я честный соглядатай и могу свидетельствовать только о том, что вижу. А вижу я город, из которого железной метлой вымели бандитизм – если это безусловный признак диктатуры, то и нехай. На телевидении примерно половина рекламного времени выделена под релакс-рекламу и социальные ролики, пропагандирующие элементарные нормы современной жизнедеятельности: за экономию природных ресурсов, терпимое отношение к ВИЧ-инфицированным, права инвалидов и все такое. Во дворах устанавливают современные контейнеры для пластмассовых и стеклянных отходов, в квартирах – счетчики на газ и воду (за счет государства, а не жильцов), водители дисциплинированно тормозят перед пешеходными переходами – то есть разрухи, которая в мозгах, здесь на порядок меньше, чем в соседней России. За границу (по крайней мере, в Литву и Польшу) ездят без проблем, каждый второй разговаривает по мобильнику. Газеты, язвящие А.Лукашенко, свободно лежат в киосках. Другое дело, что их читают немногие. Похоже, что жизнь в представлении белорусов не сводится к общественной деятельности во имя прогресса.