Книга Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский

Услыхав это, делегаты упали перед адмиралом на колени. Рыдая, ловили его руки, полы мундира, умоляли спасти Паргу.

Какой-то почтенный старик кричал в исступлении:

– Если Россия откажется спасти Паргу, нам останется одно: погибнуть! Мы сами перережем своих жен и детей и пойдем с кинжалами против Али-паши. Пусть истребится наш несчастный род!

Эта сцена ошеломила всех. Офицеры стояли молча, глядя на своего адмирала: какой выход найдет он?

А Ушаков, нахмурив лохматые брови, ходил из угла в угол каюты, обдумывая трудное положение. Он хотел спасти Паргу, но еще не видел способа, как сделать это, чтобы не восстановить Али-пашу против русских.

– Если нельзя присоединить город к России, то хоть возьмите его под свое покровительство! – в отчаянии крикнул кто-то из паргиотов.

Ушаков остановился:

– Хорошо! Я согласен!

Отчаяние сменилось бурной радостью. Делегаты Парги бросились к Ушакову. Плача и смеясь, они целовали полы его зеленого адмиральского мундира.

– Господа, возвращайтесь спокойно домой. Я все улажу с Кадыр-беем и немедленно пошлю к вам войска. Балабин, пригласите ко мне его превосходительство турецкого адмирала! – приказал Ушаков.

– А теперь примемся за Али-пашу, – сказал адмирал, когда обнадеженные паргиоты вышли из каюты. – Егор Павлович, напишите по-гречески письмецо к господину Али-паше!

Метакса приготовился писать. Ушаков продиктовал:

– «Жители города Парги прислали ко мне своих депутатов, прося от союзных эскадр помощи и защиты противу покушений ваших их поработить. Ваше превосходительство угрожаете им теми же бедствиями, которые нанесли войска ваши несчастным жителям Превезы. Я обязанным себя нахожу защищать их, потому что они, подняв на стенах своих флаги соединенных эскадр, объявили себя тем под защитою Союзных Империй. Я, с общего согласия турецкого адмирала Кадыр-бея, товарища моего, посылаю к ним отряд морских солдат с частью турецких войск, несколько орудий и военное судно.

Узнал я также, к крайнему моему негодованию, что при штурмовании войсками вашего превосходительства города Превезы вы заполонили пребывавшего там российского консула майора Ламброса, которого содержите в галере вашей, скованного в железах. Я требую от вас настоятельно, чтобы вы чиновника сего освободили немедленно и передали его посылаемому от меня к вашему превосходительству лейтенанту Метаксе, в противном же случае я отправлю нарочного курьера в Константинополь и извещу его султанское величество о неприязненных ваших поступках и доведу оные также до сведения его императорского величества…»

– Вот и все. И придется вам, дорогой Егор Павлович, самому отправиться с этим письмом. Вы не боитесь? – улыбнулся Ушаков.

– Что вы, ваше превосходительство, я готов! – вспыхнул Метакса.

«Если бы знала Любушка, куда я шлю ее сына», – мелькнула мысль.

– Поезжайте, друг мой! Я надеюсь на ваш ум, такт! – ласково сказал адмирал.

XI

Егора Метаксу сопровождал в Превезу Каймакан Калфоглу, ведавший продовольствием соединенной русско-турецкой эскадры. Султан прислал к Али-паше фирман снабдить союзные войска всем необходимым.

Метакса и Калфоглу отправились на адмиральском катере.

К одиннадцати часам утра катер доставил их к Превезе. Не успели они сойти на берег, как увидели ужасную картину: группа алипашинских разбойников вела связанных по рукам греков-невольников. Тут были старики, женщины, дети. Турки предлагали их всем прохожим за несколько пиастров. Несчастные рыдали, протягивали руки, просили их выкупить. Метакса выхватил веревку из рук турка и хотел уже силой освободить пленных, но Калфоглу в ужасе сказал по-французски:

– Что вы делаете? Не трогайте. Они изрубят нас!

Метакса с сожалением выпустил веревку. Но оставить пленных в руках турок ему было жаль. Егор Павлович отдал конвоирам все свои деньги и выкупил греков.

Они пришли к дому французского консула, который погиб вместе со всеми защитниками Превезы.

Их глазам представилось страшное зрелище. У входа на лестницу были сложены пирамидой, как ядра у пушки, отрезанные головы превезян с открытыми, застекленевшими в последних муках глазами.

Привычный к турецким зверствам Калфоглу шел, словно не видел этих голов.

Метакса еле плелся за ним по лестнице. Ужасный смрад кружил голову. На лбу выступил холодный пот. Егор Павлович не выдержал и сел на ступеньки.

– Мне дурно! – сказал он по-французски.

У лестницы на верхней площадке стояли вооруженные до зубов алипашинские янычары. Они с удивлением и презрением смотрели, как этому «франку» дурно при виде приятного для них, обычного зрелища.

– Дайте воды! – крикнул по-турецки Калфоглу.

Чья-то рука протянула кружку с холодной водой. Метакса выпил. Стало легче. Он поднялся, шатаясь.

Калфоглу хотел поддержать его, но Егор Павлович нашел в себе силы самостоятельно подняться наверх.

Им загородил дорогу какой-то неприятного вида человек с ятаганом за поясом.

– Откуда и зачем? – сурово спросил он, держась за ятаган.

– От его превосходительства русского адмирала Ушак-паши, – ответил Калфоглу.

– Придется обождать. Паша делает смотр коннице.

Метаксу и его спутника отвели в пустую комнату.

В ней не уцелело ни одного стекла, потолок и стены были изрешечены пулями. Сверху сыпалась штукатурка. В стене блестели остатки большого прекрасного зеркала. Метакса подошел к нему и посмотрел в осколок:

– Хорош посол: желтый как лимон, глаза провалились…

Калфоглу стоял у окна, задумчиво теребя бороду.

Егор Павлович опустился на ломаную скамью, стоявшую у стены.

Три чиновника Али-паши вертелись в комнате.

Они как будто развлекали послов, а на самом деле задавали вопросы, стараясь выведать силы и планы русских.

Метакса, пользуясь своим плохим самочувствием, старался говорить поменьше, а Калфоглу расхваливал русский флот, преувеличивая его мощь.

Вдруг за окном раздались пушечные и ружейные выстрелы, послышался топот сотен конских копыт, затрубили трубы. Это возвращался всесильный Али-паша.

Прошло еще четверть часа – в комнату вошел человек с ятаганом. Он повел Метаксу и Калфоглу к Али-паше.

Они прошли ряд пустых комнат с разбитыми стеклами и изодранными обоями, в которых сидели и лежали алипашинские солдаты, вышли на другую лестницу и попали в небольшую комнату. Комната была наспех обита парчой и малиновым бархатом.

Али-паша в зеленой бархатной куртке с бриллиантовыми пуговицами сидел на диване с трубкой в руке. Плечи паши покрывала шуба из черных соболей. Голова замотана зеленой шалью. Это был плотный, среднего роста человек лет пятидесяти с правильными, даже красивыми чертами лица. Поражали его большие коричневые глаза, очень живые и острые. Темно-русые усы и бороду кое-где тронула седина.