Книга Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал людей - Дерек Бикертон

Ну хорошо, скажете вы, птицы — это птицы, но почему мы ищем человеческие понятия в их среде? Давайте поищем у наших ближайших родственников.

Я бы так и сделал, если бы их обычная жизнь хоть в чем-то намекала бы, что у них есть понятия. Весьма значимо, хотя на это редко обращают внимание, что доказательства существования понятий у животных редко апеллируют к человекообразным обезьянам, по крайней мере к жизни обезьян в дикой природе.

Клаус Цубербюлер и его коллеги из Университета Святого Андрея в Шотландии провели серию экспериментов, в которых давали слушать мартышкам дианам (названы так в честь богини, а не в честь принцессы[8]) записи сигналов их сородичей о появлении леопардов и орлов, а также звуков, издаваемых самими хищниками. Я не могу сказать лучше, чем Джим Херфорд, поэтому просто приведу цитату: «Услышав сначала сигнал о появлении орла, а затем, через пять минут, крик орла, самки обезьян показывали меньше признаков тревоги (издавали меньше повторяющихся звуков), чем в случае, когда за сигналом о появлении орла следовал рев леопарда».

Для Херфорда эти факты означают, что у диан есть понятия орлов и леопардов, подобные нашим. Он объясняет так: если обезьяны ведут себя по-разному в зависимости от того, предсказано ли появление хищника (орел) или нет (леопард), это означает, что как минимум в течение пяти минут обезьяны сохраняли понятие «орел» в сознании и поэтому оказывались в смятении, когда услышанное не совпадало с той угрозой, о которой их предупредили.

Конечно, такое объяснение возможно. Но есть и другие, не менее вероятные. Во-первых, предположение о том, что сигналы о появлении орла или леопарда для обезьян соответственно означают ‘орел’ и ‘леопард’, — это всего лишь предположение. Они с равным успехом могли бы значить ‘угроза сверху’ и ‘угроза на земле’. Соответственно, обезьяны могут не реагировать, исходя из понятий орла или леопарда, а отвечать на звуки, которые опознаются как угроза из воздуха или с земли.

Во-вторых, получение сигнала тревоги о появлении орла вводит животное в состояние готовности реагировать, применяя определенную стратегию: если ты не спрятался сразу же, будь готов прыгнуть в кусты, когда увидишь или услышишь что-то сверху над тобой. Обезьяны остаются в готовности следовать этой стратегии в течение нескольких минут после предупреждения, пока не пройдет достаточно времени, чтобы они почувствовали, что опасность миновала. Звуки, которые издает хищник, просто заставят их сохранить такое поведение или спрятаться в кустах. Это продолжение стратегии, а не понятие «зависшего орла».

Но давайте представим, что вместо орлиного клекота они слышат что-то, чего они не ожидают: звуки хищника, который передвигается по земле. Это совершенно выбивает почву у них из-под ног, потому что обе стратегии спасения могут привести к смерти, если ошибиться в источнике опасности. В кустах, где вы прячетесь от орлов, леопард легко вас сцапает. На дереве, где вы будете в безопасности от леопарда, орлу ничего не стоит вас обнаружить и схватить. Нет ничего чудесного в том, что обезьяны Цубербюлера проявляли меньше тревоги, когда сигналы совпадали, нежели когда они противоречили друг другу. Во втором случае они так сильно переживали потому, что не знали, какую стратегию применить.

Вероятно, лучший пример того, что у животных есть такие же понятия, как у нас, обнаруживается в поведении человекообразных обезьян, «обученных языку». Вспомните, сколько времени им требовалось, когда их учили языку жестов: чтобы «понять», что представляли знаки, им требовались сотни или даже тысячи повторений, длившихся недели и месяцы.

Есть два возможных объяснения этому. Если правы те, кто думает, что обезьяны мыслят, как мы, то у обезьян уже есть понятия нужного типа. У них просто нет «ярлыков» для этих понятий. И после этого приходят добрые люди и дают им такие ярлыки. Это заняло бы немножко времени, но рано или поздно должна была появиться «ага!»-реакция, обезьяны соотнесли бы ярлыки с понятиями, и история бы завершилась.

Альтернатива развивается по-другому. У обезьян нет понятий. Как у любых других животных, за исключением человека, у них есть категории, по которым они сортируют предметы и события, чтобы знать, как на них реагировать. Эти категории не выкристаллизовались в доступные понятия, потому что они действовали лишь тогда, когда обезьяны видели, или слышали, или обоняли, или касались, или пробовали те признаки, на которых эти категории основаны. Это случалось непредсказуемо. Нейронная сеть, которая активировалась, когда это происходило, соединялась только в эти моменты и мгновенно прекращала существовать, когда черты, или признаки, переставали ощущаться. Не оставалось ничего, что снова связало бы их вместе.

Потом обезьяны выучили знаки для своих категорий. Знаки связали воедино все признаки, относящиеся к той или иной категории, и дали им постоянное прибежище, постоянную нишу. Они поступили так потому, что появление черт определенной категории, например черт, отличающих бананы от «M&Ms», больше не было случайным и непредсказуемым. Исследователи продолжали размахивать перед обезьяньей мордой бананами и M&Ms. Нейроны в цепях, активированных этой демонстрацией, продолжали работать и работать вместе с теми, которые представляли имена объектов. Нейроны, которые активируются одновременно, становятся связанными. Цепочка укрепилась и приобрела знак, который был только что выучен.

Если это все, что нужно, чтобы выучить и начать пользоваться понятиями, почему же тренированные обезьяны не начали сразу же думать, как мы?

Они стали, но в очень узких пределах. Тридцать лет назад Дэвид Примэк (David Premack) показал, что «обученные языку» обезьяны могут справиться с когнитивными тестами, которые недоступны нетренированным. Но, если я прав, нам понадобилась изрядная часть тех двух миллионов лет, которые прошли с тех пор, как мы и обезьяны начали развитие, не имея никакого языка, чтобы прийти к тому, где мы находимся сейчас. Одно дело иметь репрезентации слов или понятий, хранящиеся в разных частях мозга. Другое дело связать эти репрезентации афферентными и эфферентными путями, которые позволяют сигналам идти в обоих направлениях: это необходимое обстоятельство, для того чтобы объединить достаточное количество единиц для образования связной цепочки мышления. Заметим, что ни одна обезьяна не связала в коммуникативном сообщении больше чем три знака. Похоже, что им никогда не удавалось соединять больше чем три понятия в направленной мысли.

Помимо когнитивного, здесь могут действовать и другие измерения. Мы завоевали наш язык. Обезьяны получают его на тарелочке с голубой каемочкой. Нам язык был нужен, чтобы развивать свою нишу. Обезьянам он никогда не требовался, они его не хотят. Они, может быть, воспользуются им, но лишь для того, чтобы получить вознаграждение и порадовать своих хозяев. И они пользуются им в течение срока меньшего, чем человеческая жизнь. Так что, принимая это во внимание, они неплохо справились, так ведь?