Книга Проклятый подарок Авроры - Елена Арсеньева

И она с полицейскими наконец-то сошли с крыльца.

— Господи, — пробормотала Лиза, закрывая глаза руками, — это все какой-то нескончаемый кошмар. Как же я перепугалась! До чего же вы оба вовремя появились!

— Да уж, — хмыкнул Петрусь, закрывая окно. — Очень удачно вышло, что меня как раз сегодня на побывку отпустили. Сегодня же как раз пятнадцатое! Как по заказу. Я сразу в ломбард, к отцу Игнатию, думаю, мало ли, а вдруг… Ведь пятнадцатое! И смотрю — в самом деле… Ну, мы втроем и пришли.

— Втроем? — удивилась Лиза. — А где третий-то? И при чем тут пятнадцатое число?

— Ну, мы тебе все сейчас объясним, — сказал отец Игнатий. — На пятнадцатое число каждого месяца была назначена встреча со связным из отряда. Если Лизочка вовремя не давала условного знака, в ломбард должен был заглянуть человек, узнать, как и что. Два месяца никого не было, мы уже и ждать перестали, а сегодня… Заходите, товарищ Ивлев!

В сенях послышались шаги, и вошел человек в черном потертом и помятом костюме. Лиза подумала, что он, наверное, все это время прятался за лестницей, чтобы не попасться на глаза хозяйке и полицейским. На их месте она непременно спросила бы у него документы. Вид у него был очень подозрительный…

Она смотрела на этого «товарища Ивлева» — Ивлева, ну да, конечно, как же! — с отвращением, а он уставился изумленно:

— Это ты! Ты! Глазам своим не верю! Лиза?!

— Здравствуйте, товарищ Баскаков, — угрюмо проговорила она, отворачиваясь.

Все. Кончено.

Вот теперь она точно — пропала…

И никто не спасет.

Далекое прошлое

Спустя несколько дней Тютчев сообщил жене своей: «Завтра, 18 июля, мы приглашены на печальную церемонию, похороны бедного Андрея Карамзина, тело которого, однажды уже погребенное и открытое, только что прибыло в Петербург. А я вижу, словно это было вчера, как он, в военной шинели, расстается с нами на вокзале и я говорю ему на прощание — воротитесь. И вот как он вернулся!»

В Малую Валахию за телом Карамзина был послан секретарь Авроры Карловны — Иосафат Огрызко.

После погребения в карамзинской церкви Божией Матери Всех Скорбящих Радости появилась запись: «Карамзин, Андрей Николаевич, полковник, р. 24 октября 1814, убиен во брани за веру и отечество против турок 16 мая 1854. Блажени милостиви яко тии помиловани будут». Скорбные строки эти попали в Петербургский некрополь.

В Нижнем Тагиле рабочие по подписке собрали деньги, чтобы хоть малой толикой поучаствовать в сооружении памятника Андрею Карамзину. Памятник отлили сами, на одном из заводов. За высокохудожественную и добросовестную работу, исполненную заводчанами, Анатолий Демидов подарил создателям памятника образ Святого Андрея Критского в драгоценном окладе, равный стоимости памятника — деньги рабочие брать отказались.

Образ был освящен в церкви и установлен в часовенке, неподалеку от площади. На открытие часовни и памятника приехала из Петербурга семья Карамзиных, прибыл из Флоренции брат Демидова, герцог Сан-Доминго.

Аврора смотрела на бронзовую статую мужа, думала о роке, который преследовал ее, и уповала лишь на то, что не выдержит этой боли и умрет — не сегодня, так завтра!

Нижний Новгород, наши дни

Алёна так и ахнула. Вот тебе и образ беспристрастного иностранца! Он треснул по всем швам! А еще Алекс, помнится, упоминал, что всю жизнь работал в разведке. Ничего себе! Да с таким напарником подстрелят, едва выберешься из окопа.

Столетов отпрянул:

— Какие у вас есть основания… у нас проверенная экспозиция, у нас… Что вы такое говорите?! И почему вы говорите по-русски? Вы что, не интурист?

— Успокойтесь, я в самом деле прибыл из Дрездена, — махнул на него рукой Алекс. — Но летом сорок второго года я некоторое время служил в Мезенске в составе интендантской службы. Я был близко знаком с девушкой, носившей фамилию Петропавловская. Это не она. — Он показал на нежное треугольное личико с большими беззащитными глазами.

— Как не она?! — возопил Столетов. — Да вы только поглядите, вот же ее детские фотографии! Там же сказано, кто она! Как — не Петропавловская?!

— Нет, я ничего не говорю, очень может быть, что она и в самом деле была в Мезенске и даже, — Алекс Вернер недоверчиво хмыкнул, — имела отношение к священнику Игнатию Петропавловскому, я не раз ее видел рядом с ним и вот с этим молодым человеком. — Он ткнул пальцем в лицо Петра Мазуренко, и Алёна вдруг поняла, что Алекс когда-то ревновал Петра к той, другой Лизе. — Не стану отрицать — она называлась фамилией Петропавловская, у нее был аусвайс на эту фамилию, я сам помогал ей получить его. Но это совершенно другая женщина. Вот она. — Он вынул из внутреннего кармана плотный конверт и достал оттуда снимок. — И это именно она взорвала Мезенский мост, погибнув при этом вместе со священником и Петром… нет, сколько я помню, его называли не Петр, а Петрусь, да, вот именно, Петрусь. — И в голосе его снова зазвучали нотки ревности, не расслышать которых мог только глухой, а потому и Алёна, и Столетов сначала посмотрели на Алекса и лишь потом на фотографию, которую он держал в руках.

Это была не копия, а именно очень старый снимок, но он был покрыт ламинатом. Ну разумеется, за столько лет… десятков лет! — снимок превратился бы в труху, если бы Алекс носил его с собой.

В самом деле, совсем другое лицо! Кудряшки вокруг лба, четкий очерк губ, крепкий, круглый подбородок. Глаза тоже большие, но форма и выражение совсем другие, чем у Лизы Петропавловской-Григорьевой. Красивая девушка. Слов нет, очень красивая и вовсе даже не томно-печальная, как та, первая Лиза, но все-таки что-то трагическое, обреченное видно в линии губ, в прищуре глаз. Или это просто кажется потому, что известно: она погибла, погибла трагически… или героически, ну, это можно трактовать как угодно.

— Это она? — тихо спросила Алёна, и только Алекс Вернер понял, что в свой вопрос она вложила смысл куда более глубокий, чем простое уточнение, та ли это женщина, которую он называл Елизаветой Ховриной. Алёна спросила, та ли это женщина, которую он любил более полувека, ради которой проехал пол-Европы, — и Алекс молча кивнул.

— Да, я понимаю, — проговорила Алёна, остро завидуя этой любви и вспоминая, как Алекс говорил, что она похожа на Лизу. Интересно чем? Да не важно.

— Этого портрета, — сердито сказал Столетов, перебегая глазами с фотографии на лица Алекса и Алёны, — в нашей экспозиции нет, так что…

В это мгновение у него в кармане зазвонил мобильный, и лицо его приняло обеспокоенное выражение, какое Алёна не раз подмечала у людей, так сказать, старшего поколения, для которых каждый вызов по телефону вообще, а по мобильному в частности — это настоящий стресс.

— Алло? — вынул он весьма убогую «Моторолу». — Это… что? — Он растерянно хлопнул глазами. — К телефону? А кто?.. А, понятно, да. — Он покраснел и отвернулся от Алёны и Алекса.