Книга Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - Джоанн Флетчер

Когда участники заговора договорились, как действовать, слухи о готовящемся покушении разнеслись по городу, но Цезарь вел себя так, будто ему ничто не грозит, создавал вокруг себя ореол божественной неуязвимости и даже распустил своих испанских телохранителей в феврале 44 года до н. э. Вопреки доводам Антония и, разумеется, Клеопатры «Отец Отечества» не допускал и мысли, что кто-то из его «детей» может серьезно помышлять причинить ему зло, особенно после того, как события прошлого неоднократно доказывали, что только он способен принести Риму победу. «Он часто говорил: жизнь его дорога не столько ему, сколько государству — сам он давно уж достиг полноты власти и славы, государство же, если что с ним случится, не будет знать покоя, а только ввергнется во много более бедственные гражданские войны»[365]. Слова, достойные пророка.

Первый день марта, месяца, названного по имени бога войны Марса и знаменовавшего начало военных походов, считался днем Юноны, греческой Геры, жены Зевса. В этот день мужья по традиции делали женам подарки. Клеопатра, как и Кальпурния, вероятно, получила даже больше подарков от Цезаря в одну из последних встреч с ним.

Несмотря на ряд дурных предзнаменований и на предсказание гадателя Спуринны об опасности, грозящей ему до середины марта, называвшейся у римлян «иды», Цезарь пренебрег ими и продолжал заниматься своими делами. Он приказал реставрировать статую своего бывшего зятя Помпея, поврежденную, когда толпа сбросила ее с пьедестала после поражения Помпея. Статую снова установили в курии[366], где Цезарь назначил заседание сената на утро 15 марта. Он никогда не забывал пророчества «Сивиллиных книг», что «парфян может победить только царь»[367], и готовился выступить в поход через три дня. Поэтому заговорщики решили, что у них остается последняя возможность нанести удар во имя свободы и восстановить их любимую республику.

Вечером 14 марта Цезарь обедал у Марка Лепида с группой приверженцев, и «в разговоре о том, какой род смерти самый лучший, он предпочел конец неожиданный и внезапный»[368]. В ту ночь по возвращении в государственную резиденцию, где он жил со своей женой Кальпурнией, ему приснился сон, что он летал выше облаков и пожал руку самому Юпитеру (Зевсу). Кальпурния, встревоженная ходившими слухами, рассказала ему, какой сон видела она сама: ей приснилось, что фронтон их дома, такой же как фронтон храма, разрушен, а она держит в объятиях убитого мужа.

Обеспокоенный возобновившимися в такой напряженной обстановке приступами эпилепсии, Цезарь решил отменить назначенное на 9 часов утра заседание сената, вероятно, для того, чтобы проконсультироваться с врачом Антистием. Но в это время к нему зашел брат Брута, Децим, и отговорил его. В конце концов, с часовым опозданием, надев пурпурную тогу, Цезарь вышел из дома и в крытом паланкине прибыл в курию, где уже шло заседание сената.

Перед входом бывший учитель Брута, грек Артемидор, передал ему маленький свиток, сказав, что в нем содержится важная информация о готовящемся покушении. Положив его вместе с другими документами, которые он должен был прочитать позднее, Цезарь, проходя мимо гадателя Спуринны, насмешливо сказал ему: «Иды марта наступили», на что Спуринна ответил: «Да, пришли, но не прошли». И хотя Антоний, бывший начеку из-за отсутствия телохранителей, ждал Цезаря у входа, чтобы проводить его, один из заговорщиков отвел его в сторону и задержал разговором, а Цезарь вошел в курию один.

Все стоя приветствовали его. Он сел в золотое кресло перед вновь установленной статуей Помпея, и к нему приблизилась группа сенаторов, желавших поговорить с ним. Тиллий Цимбр стал настойчиво просить вернуть из изгнания его брата. Когда Цезарь отказал, Цимбр обеими руками схватил его за плечи. Цезарь вырвался, крикнув: «Это уже насилие!»[369] Тогда заговорщики бросились на диктатора. Один из братьев Каска нанес ему удар кинжалом в горло, в свою очередь Цезарь вонзил ему в руку острый металлический стиль для письма, единственное оружие, которое у него имелось. Но на этот раз перо Цезаря оказалось бессильным перед клинками его врагов, удары сыпались на него со всех сторон. Кассий ранил его в лицо, и Брут также нанес удар. «Kai su teknon?» — «И ты, дитя мое?»[370] — воскликнул Цезарь по-гречески, а не на латыни «Et tu Brute?» — «И ты, Брут?», как принято считать.

Сохраняя до конца достоинство, Цезарь не пытался звать на помощь, и чтобы никто не видел, как он умирает, накинул на голову тогу, словно накрывшись саваном, а убийцы продолжали пронзать мечами его тело. Диктатор упал, обливаясь кровью, к подножию статуи Помпея. Из сотен присутствующих сенаторов лишь двое попытались вмешаться. Забыв о клятве, всеми ими данной, защищать Цезаря, они просто оцепенели от ужаса, а когда очнулись, разбежались.

Убийцы намеревались бросить тело Цезаря в Тибр и конфисковать имущество диктатора среди всеобщего ликования, но они жестоко просчитались, не угадав чувства народа. Когда новость разнеслась по городу, их попытку обратиться с речью к собравшейся толпе в качестве «освободителей» встретили с такой откровенной враждебностью, что они бежали на Капитолийский холм. Окровавленный труп какое-то время оставался на полу в опустевшей курии. Потом пришли трое рабов из дома Цезаря и унесли его на носилках. Всю дорогу с них свешивалась рука бывшего диктатора. Так сбылся вещий сон Кальпурнии. Осмотрев тело, врач Цезаря, Антистий, обнаружил, что из двадцати трех ран только одна, вторая, нанесенная в грудь, оказалась смертельной.

Когда новость облетела Рим, Цицерон выразил восхищение заговорщиками, написав другу: «Что же касается наших героев — что они могли совершить самостоятельно, они совершили достославно и великолепнейше»[371]. Но эту радость, конечно, не разделяло большинство жителей Рима.

Через несколько часов новость узнала и Клеопатра. Она рвала на себе одежды и волосы, как это делают все обезумевшие от горя женщины. В итоге она оказалась подлинной Исидой, оплакивающей своего мужа-правителя, изрубленного с такой жестокостью.

Народ, также любивший Цезаря, требовал возмездия, а Антоний как консул и заместитель Цезаря взял бразды правления в свои руки в отсутствие сената. В первые дни после убийства он действовал решительно. По примеру Цезаря он вторым после него выпустил при жизни монеты со своим портретом. Их отчеканили вскоре после ид марта. На монетах Антоний изображен в трауре, с бородой и покрытой, как у духовного лица, головой, что подчеркивало его почтительность к покойному, чьим преемником он намеревался стать. Это был самый ранний из известных портретов Антония. На освободившуюся после гибели Цезаря вакансию Антоний назначил верховным понтификом Лепида, который, в свою очередь, поддержал его войсками.