Книга Каир. Биография города - Джеймс Олдридж

Исключительную неорганизованность повседневной жизни каирцев считают типичной для арабов. На самом деле она не так страшна. Двое хорошо одетых мужчин кричат друг на друга, и впечатление такое, что рушится долголетняя дружба. Ничего подобного. Скорее всего, они просто решают, кто к кому придет обедать. Если вас приглашают зайти и выпить чашку чая, вы должны вежливо отклонить приглашение, по крайней мере двадцать раз, прежде чем согласиться. Основа обычного диалога между египтянами — протесты. И хотя все это похоже на занимательную игру, полную остроумия, шутки и язвительности, может стать не по себе, если у тебя есть дело. Современным египтянам уже надоедает подобная бессмыслица, им хочется, чтобы отношения с друзьями были основаны на «да» или «нет», а также более простом способе решать деловые вопросы.

Сказанное выше не означает, что египтяне лицемерны. Почти все иностранцы, жившие долго в Египте, подтверждают, что египтяне честны (насколько их образ жизни позволяет), очень добры, миролюбивы и незлопамятны. С другой стороны, чувствительность к чужим страданиям принимает у них иногда комический оттенок. В 1956 году в Египте был официально установлен День матери. Десять лет спустя его пришлось переименовать в День семьи, так как, по мнению египтян, название День матери вызывало у сирот, потерявших мать, неприятные воспоминания.

Египтяне бессмысленно жестоки к животным. Можно увидеть на улице Каира, как хозяин беспощадно избивает осла, везущего тяжеленный груз кирпичей. Особенно расстраивались англичане. Одной из первых организаций, которую они создали в 1890-х годах, было Общество борьбы против жестокого обращения с животными. Но даже сегодня человек по сравнению с животными часто находится в худших условиях, и вздыхать об участи страдающего осла по меньшей мере безнравственно. Даже тощие кошки и собаки Каира кажутся скорее жертвами общественных условий, а не просто неприязни к ним — это характерно для всех бедных крестьянских стран. Поэтому если уж говорить о страданиях, то лучше взглянуть на любого уличного мальчишку с глазами, покрытыми коростой и облепленными мухами.

Точно так же и грязь в Каире — явление общественное, а не природное. Египет не всегда был грязным. Древние египтяне фанатически следили за чистотой, одевались в белоснежные ткани и отказывались целовать греков (классических красавцев!) потому, что считали их нечистоплотными. Древний египтянин обмывал пальцы после каждого блюда, грек же вытирал губы и пальцы куском хлеба, а затем бросал его собакам — привычка, которую египтяне считали отвратительной. Во дворах всех больших мечетей Каира есть или фонтан, или водопроводный кран, и каждый мусульманин обязан совершить омовение перед молитвой. Принадлежащие к средним классам египтянки считали англичанок неряхами, ибо в вопросах личной гигиены они во многом уступали образованным каирским женщинам.

Подобное описание нравов и обычаев каирцев потребовало бы еще одной толстой книги вроде труда Эдуарда Лейна. Гораздо полезнее поговорить о моральных нормах нынешнего переходного периода, ибо египтянам необходимо понять, что они собой представляют — не в свете романтического прошлого, а в свете тех новых идей, с помощью которых они хотят строить будущее.

К сожалению, для большинства египтян характерно пагубное неверие в свои силы, иногда граничащее с трусостью. Даже не испытав силу своего характера, они, как правило, опускают руки. Таха Хусейн, литературный страж всего лучшего, что есть в характере рядового египтянина, хорошо понял смысл рокового самоуничижения, свойственного народу, особенно когда он сравнивает себя с народами Запада. Таха Хусейн протестует против этого, указывая, что Египет с давних пор был связан со странами Средиземноморья, а через арабскую цивилизацию — с классической культурой Греции и Рима. Может быть, для Тахи Хусейна достаточно признания «европейского» характера египетской культуры, но сейчас дело совсем не в этом.

От трагического самоуничижения Египет может спасти не классицизм, а современная европейская физика и заводской конвейер. Только техника способна укрепить мораль и покончить с униженностью. В индустриализованном Египте нельзя будет обращаться с женщинами как с вещами или вьючными полуживотными. За десять лет египетские женщины-работницы получили больше свободы, чем за предыдущие десять тысяч лет. Когда вы видите теперь на улицах Каира «крестьянскую» девушку в чистеньком платье, в цветном свитере, туфлях и чулках, вы понимаете, что дело не только в сброшенной чадре. В 1934 году в Египте лишь 235 тысяч девочек посещали школы, а в 1966 году их было 1 миллион 252 тысячи (37–40 процентов всех учащихся). Революция дала египетским женщинам право голоса, которого не имеют еще женщины Швейцарии (несомненно, важный шаг, который будет иметь большее значение со временем, когда определится у женщины ее новый моральный кодекс). Многие египетские женщины занимают важные посты. Есть среди них члены парламента, профессора, врачи, писательницы, юристы, художники, летчики и администраторы. Это новое явление, хотя и не совсем. В прошлом женщин не допускали к общественной жизни. Зато они были неограниченными властительницами в доме. Однако и до революции они боролись за участие в общественной деятельности. Египетские женщины хорошо помнят имена суфражисток Дориа Шафик, Ходы Шаарави к Сезы ан-Набарави. Из египтянок всегда выходили хорошие летчицы, и после революции правительственную школу пилотов гражданской авиации в Эмбабе возглавляет летчица-капитан Азиза. Эти женщины принадлежат к старшему поколению, но их примеру следует и молодежь. Исключение представляет Дориа Шафик, которая после многих лет борьбы за освобождение женщин из гаремов стала «предсказывать» поражение Египта в суэцком конфликте и призывать к ликвидации всех «диктаторов», имея в виду, конечно, Гамаля Абдель Насера. С тех порее вежливо игнорируют официальные круги.

Сильные женщины-одиночки еще не решают проблем египетских женщин и вопроса об их новом моральном кодексе, потому что даже в либеральных интеллигентных арабских семьях девушки по-прежнему находятся под строгим надзором, что, безусловно, тормозит их эмансипацию. Среди крестьян моральные табу не менее строги, но, как пишет в своих романах Альберт Коссари, отношения между полами значительно проще, чем в кругах образованных горожан. В Каирском университете, где много студенток, поведение юношей и девушек на первый взгляд довольно свободное, но на самом деле их разделяет все та же старая пуританская мораль.

Конечно, парень и девушка могут обойти все запреты, нарушить существующие правила поведения и пойти на определенный риск, но в мусульманском Каире это было бы куда более серьезным шагом, чем, скажем, в Нью-Йорке или Лондоне. В Каире девушка не может снять себе небольшую комнату и жить самостоятельно. Моя знакомая, либерально настроенная египтянка, мать молоденькой студентки университета, начинающей расправлять свои крылышки, как-то в отчаянии сказала мне: «Если слишком многое запрещать, девушка пойдет туда, где он живет, и тогда бог знает что может случиться!»

Тем не менее она продолжает ограничивать свободу дочери. Она объяснила мне, что мужская психология в половом вопросе меняется куда медленнее, чем поведение современных девушек, и хотя она склонна доверять дочери, нет никакой гарантии, что молодой человек, выросший в атмосфере искусственных сексуальных ограничений, не «воспользуется случаем», если к тому будет возможность. От окончательной потери рассудка мою знакомую спасла сама девушка, которая призналась, что она была в гостях у юноши, но заверила мать: «Я не сделала и не сделаю ничего, что противоречило бы моим принципам или огорчило других».