Книга Прогулка по лесам - Билл Брайсон

Через полчаса мы очутились у первой из многочисленных скалистых стен, в высоту достигавшей 120 м. Тропа, выглядевшая как шахта лифта, вела прямо по ней там, где поверхность шла немного под откос. Она была почти перпендикулярна земле, так же как и сама скала. И если бы наклон был чуть более отвесным, нам пришлось бы использовать альпинистское снаряжение. Медленно, с большим трудом мы ступали по валунам, часто прибегая к помощи рук. Ужасная жара вместе с постоянным физическим напряжением делала наш путь просто невыносимым. Я должен был останавливаться каждые 10–12 м, чтобы перевести дыхание и стереть горячий пот с глаз. Я плыл в жарком мареве, купался, тонул в нем. Никогда раньше не было мне так жарко, никогда раньше я не потел так обильно. Я выпил три четверти воды из бутылки на подъеме и использовал большую часть того, что осталось, чтобы смочить бандану и попытаться остудить мою ноющую голову. Я чувствовал, что опасно перегрелся. Я начал устраивать привалы чаще и дольше, чтобы хоть как-то освежиться, но каждый раз, когда я отправлялся в путь, жара вновь окутывала меня. Ни разу до этого я не трудился так много на Аппалачской тропе, и это было только начало.

На верхушке склона нас ожидало несколько ярдов голого гранита, немного уходящего под откос. Мы шли будто бы по спине кита. С каждой высокой точки нам открывался сногсшибательный вид: темно-зеленое море леса, озера цвета джинсы и волнистые горы. Многие озера были просто гигантскими, как минимум размером со знаменитое английское Уиндермир, и практически ни одно из них не знало прикосновения человека. Было что-то волшебное в том, что мы забрались в самый таинственный уголок природы, вот только убийственные лучи солнца не позволяли нам здесь долго задерживаться.

Затем мы начали жутковатый и сложный спуск по скалистому пригорку на другой стороне, отделявшему нас от темной безводной долины и еще одной каменной стены. Так прошел день, полный героических подъемов, и лишь надежда найти воду за следующим перевалом вела нас вперед. Кац скоро истратил все свои запасы. Я дал ему свою бутылку, и он с благодарностью принял ее, в его взгляде была просьба о перемирии. Тем не менее между нами все еще витал душок обиды, ощущение того, что все изменилось и уже не будет таким, как прежде.

Несомненно, это была моя вина. Я давил на него сильнее и дольше, чем было нужно, я не помог ему советом, но сразу осыпал упреками за то, что он нарушил баланс, установившийся между нами, и Кац тихо принял эту ношу. Мы прошли 22,5 км (совсем неплохую дистанцию при таких обстоятельствах) и могли бы идти дальше, но в половине седьмого вечера мы остановились у большой переправы под названием «Уилбер Брук». Кац и я слишком устали, чтобы идти вброд через реку. Я уж точно был совсем вымотан. Да и глупо было бы промокнуть прямо перед заходом солнца. Мы разбили лагерь и с натянутой вежливостью разделили наши безрадостные порции еды. Даже если бы между нами не пробежала кошка, мы вряд ли бы стали разговаривать. Усталость взяла свое. Это был долгий день и самый трудный во всем походе, хотя нам предстояло пройти еще 136 км, прежде чем мы доберемся до магазина в лагере у моста «Эйбол», и еще 160 км до трудной вершины Катадин.

Но даже там мы не могли надеяться на отдых. Катадин находится в Национальном парке Бакстер, который гордится своей особенной приверженностью к лишениям и суровости. Здесь нет ни ресторанов, ни коттеджей, ни сувенирных лавок, ни стоек с гамбургерами, нет даже асфальтированных дорог. Сам парк расположен в Богом забытом месте, в двух днях хода от ближайшего города Миллинокет. Могло пройти еще 10 или 11 дней, прежде чем мы смогли бы нормально поесть или поспать. Да, нам предстоял долгий путь.

Утром мы тихо перешли через реку, уже неплохо наловчившись в этом искусстве, и начали наш долгий и медленный подъем на вершину хребта Баррен-Чэйрбэк. Мы должны были пройти 24 километра, а затем спуститься к более пологой долине реки Плезант. На карте среди гор были отмечены три ледниковых озера, оставшиеся после их таяния, но все они находились в стороне от нашего пути. Других источников воды здесь не было. День обещал быть очень неприятным, если мы срочно не найдем воду, ведь на нас двоих приходилось всего четыре литра, а солнце уже начинало припекать.

Гора Баррен заставила нас попотеть, так как большая ее часть была расположена на открытом солнце, хотя казалось, что мы стали сильнее. Даже Кац двигался с большей легкостью. Воздух был все таким же душным. И почти все утро у нас ушло на то, чтобы пройти каких-то семь километров. Я поднялся на вершину раньше Каца. Пик был покрыт разогретым на солнце гранитом, который был горячим на ощупь, но здесь гулял легкий ветерок – первый за несколько дней, и я нашел тень под заброшенной пожарной вышкой. Мне показалось, что впервые за неделю я смог расположиться с комфортом. Я прилег и подумал, что смог бы проспать здесь целый месяц. Кац подошел минут через десять, тяжело дыша, но радуясь, что он наконец оказался наверху. Он присел на камень подле меня. Воды у меня оставалось примерно на четыре сантиметра, я передал ему бутылку. Он сделал совсем небольшой глоток и отдал ее мне обратно.

– Возьми еще, – сказал я, – ты же хочешь пить.

– Спасибо. – Он сделал чуть менее скромный глоток и поставил бутылку на место. Он посидел с минуту, затем достал шоколадку, разломил ее пополам и протянул кусок мне. Это было достаточно странно, потому что у меня был свой батончик, и он об этом прекрасно знал, но у него не было ничего другого, чем можно было бы поделиться.

– Спасибо, – сказал я.

Он надкусил шоколад и стал жевать, а потом ни с того ни с сего начал:

– Болтает влюбленная парочка. Девушка спрашивает парня: «Джимми, а как пишется слово педофилия?» Парень смотрит на нее с удивлением. «О, Господи, милая, – отвечает он, – да это же ужасно длинное слово для восьмилетней».

Я засмеялся.

– Прости меня за тот вечер, – сказал Кац.

– И ты меня прости.

– Что-то на меня нашло. Не знаю.

– Я знаю.

– Мне иногда приходится тяжело, – продолжил он. – Я стараюсь, Брайсон, правда, но… – Тут он остановился и задумчиво, почти беспомощно пожал плечами. – В моей жизни есть какая-то дыра, на месте которой когда-то была выпивка. – И он посмотрел вдаль – на привычную изумрудную бесконечность лесов и озера, легонько поблескивающие в горячей дымке. Что-то было в этом взгляде, что подсказало мне, что он закончил свою речь, но Кац вдруг продолжил: – Когда я отправился обратно в Де-Мойн после Виргинии и устроился работать в строительной компании, то в конце рабочего дня вся команда отправлялась в паб на другой стороне улицы. Они всегда звали меня с собой, но я отвечал, – он поднял обе руки и сказал глубоким, исполненным гордости голосом: «Нет, парни, я теперь другой человек». И я шел домой, в мою маленькую квартирку, включал телевизор, разогревал ужин и чувствовал себя настоящим праведником. Так и должно было быть. Но на самом деле, знаешь, когда ты проводишь вот так вечер за вечером, довольно сложно убедить себя, что ты живешь на всю катушку. То есть, если бы у меня был измеритель веселья, счетчик вряд ли зашкаливал бы всякий раз, как я пялился в одиночестве в экран. Понимаешь, о чем я? – Он взглянул на меня. Я кивнул. Он продолжил: