Книга Солоневич - Константин Сапожников

«Теперь мы читаем ежедневно, что Ниппон хочет вести серьёзную борьбу с Коминтерном, а издание таких книг, как моя и брата, может много помочь для просвещения мозгов левизанствующих японцев… Пока книга появилась только на чешском языке. На французский — переводится. Думаю, что раньше всего выйдет немецкое издание — приблизительно в мае… В Америке и Англии книга выйдет, вероятно, не раньше лета. Книга брата „Молодёжь и ГПУ“ будет опубликована на русском языке только в марте. Просим Вас развить на неё подписку, шлём рекламу. Не поговорите ли Вы в китайском посольстве о переводе её на китайский? Мы Вам с удовольствием дадим известный процент за комиссию»…

В письме Солоневич жаловался на плохую «проходимость» писем и посылок на Дальний Восток через Сибирь, их частую пропажу: «Очевидно, товарищи бодрствуют»[125].

Размах действий братьев — от Софии до Токио — вызвал раздражение Шпигельгласа. На копии письма он оставил размашистую резолюцию:

«Тов. Клесмету. Не пора ли обезвредить?

24.01.37».

Судя по всему, именно с этой резолюции началась техническая проработка «ликвидации Ивана Солоневича». Конструирование адской машины Клесмет поручил украинским коллегам, поскольку в Киеве действовала специальная лаборатория НКВД, которая занималась экспериментами с новейшими взрывчатыми веществами.

В первые месяцы 1937 года полпред Раскольников стал регулярно просматривать «Голос России», готовя аргументацию для ноты протеста по поводу «провокационной работы братьев Солоневич». По оценке Раскольникова, ни одна другая газета эмиграции не нанесла столь большого ущерба авторитету СССР, как «Голос России».

Раскольников посетил Министерство иностранных дел и сделал устное «представление» по поводу враждебной деятельности Солоневичей в Болгарии. Полпред предупредил, что дальнейшие провокации «Голоса России» могут негативно сказаться на будущем советско-болгарских отношений. В МИДе обещали выяснить «ситуацию с газетой» и принять надлежащие меры. Браунер узнал о демарше, но Ивана об опасности, нависшей над «Голосом России», не предупредил.

Вскоре после визита Раскольникова в МИД братьев пригласили в здание политической полиции, где вручили им подробные вопросники «для уточнения некоторых неясностей в биографиях». Солоневичи не сомневались, что вопросы были составлены Фоссом, но скандала устраивать не стали, понимая, что на фоне неблагоприятных слухов о них болгарская охранка не может оставаться пассивной. В полиции не догадывались, что черновые варианты вопросника были подготовлены Николаем Абрамовым на основании «шпаргалки», полученной от резидента. Фосс, облегчая себе работу, просто извлёк вопросник из «наблюдательного дела» на Оборище, 17.

Список полицейских вопросов, присланный Яковлевым в Москву, не без профессионального интереса проанализировали замначальника ИНО майор Берман и начальник VI сектора капитан Партин[126]. На что клюнули болгары? На чём заострили внимание? Что выбросили, признав несущественным? Оказалось, что они использовали «заготовку» Лубянки почти без изменений.

Вот часть вопросов болгарской полиции для Ивана:

«Много неясностей в отношении перемен в вашем служебном положении. Составьте хронологию.

В прежней биографии вы указали, что были арестованы 11 раз. Когда и где произошли указанные аресты (назовите точные даты)?

Страдала ли при этом ваша семья? Как при этих обстоятельствах вам удалось устроить жену на загранслужбу в торгпредство, да ещё добиться выезда сына в Берлин?

С какого времени вы руководили спортивной и туристической работой в профсоюзе? Как вы смогли туда попасть, если находились под оком ГПУ?

Как, несмотря на контроль ГПУ, вам удавалось разъезжать по Советскому Союзу?

Вы сообщили, что в 1932 году развелись с женой, и она вышла замуж за немецкого подданного Бруно Пшевозного, чтобы легально выехать за границу. В другой раз вы сообщили, что вам „удалось полулегально переправить жену за границу“. Что из этого соответствует действительности?

Как-то вы заявили, что один из ваших побегов не осуществился из-за ареста Бориса. Если бы вы решились на побег, это означало бы для него смертную казнь. Почему никто из вас не озаботился тем, что ваш второй побег угрожал смертной казнью жене Бориса, находящейся в ссылке?

Ваш сын Юрий работал в Москве помощником кинорежиссера М. Роома. После первого неудачного побега в 1932 году он продолжил работу, хотя ему еще не исполнилось 17 лет. Как это было возможно?»

Анкета, предназначенная для Бориса, содержала втрое больше вопросов. «Доктор Боб» был настолько неточен и небрежен в книгах, статьях и интервью, рассказывая о перипетиях своей советской жизни, что вольные или невольные противоречия бросались в глаза даже не слишком внимательному читателю. Теперь Борису аукнулась его склонность к «красивой фразе» и «эффектным ситуациям» автобиографического характера:

«Дайте более точное описание вашего пребывания в „Офицерской роте Спасения Кубани“. Восстановите даты участия в операциях против большевиков. Укажите фамилии лиц начальствующего состава роты.

Как вы эвакуировались в Крым? Как случилось, что после боевых действий на Кубани вы попали в тыловое учреждение? Почему не эвакуировались из Крыма с Белой армией?

Чем объясняется неувязка в датах? Вы сообщали, что в 21–23 годах работали в Одессе в „АРА“, что примерно в это же время были осуждены за скаутскую работу на 2 года тюрьмы и что в 1923 году стали инструктором физкультуры на Черноморском флоте. Уточните даты: приезд в Одессу, поступление в „АРА“, арест ВЧК, время пребывания в тюрьме, дата выхода из неё.

Каким образом вы, будучи осуждённым ВЧК за контрреволюционную деятельность, попали на Черноморский флот (от Одессы до Севастополя не так уж далеко, чтобы замести следы)? Как вы получили пост инспектора по физической подготовке ВМФ в Москве (должность, которая, по вашим словам, соответствовала генеральской)? Проходили ли вы при этом тщательную проверку личности?»…