Книга Слеза чемпионки - Ирина Роднина

Саше тогда было десять лет, и она уже замечательно каталась. Но самые первые тройные прыжки и многие двойные она училась прыгать у меня. При этом шла непрекращающаяся борьба характеров. Она в свои десять-одиннадцать лет буквально мне заворачивала мозги. В какой-то момент я даже сказала, что не хочу с ней заниматься. Она все время меняла тренеров, и я понимаю, почему. С ней мало кто мог сработаться и, в общем, не сработались многие тренеры. Она сама лучше всех знала, что ей нужно делать и над чем работать. Это еще можно принять, когда перед тобой на льду более или менее взрослая девушка шестнадцати-восемнадцати лет, то есть — спортсмен уже понимает, что надо делать, и ощущает, как. Но когда тебе рассказывает, как полагается учить элемент, одиннадцатилетний ребенок!..

Они приезжали ко мне два раза в неделю. Жили они ближе к Сан-Диего. Мама решила, что укротить ее ребенка смогу только я. Один раз я Саше сказала: «Все, я не буду с тобой работать, зачем мне брать у твоей мамы деньги, если ты все равно меня не слушаешь? Приезжай, сама катайся, сама тренируйся. Зачем тебе мой урок нужен? Я все время тебя уговариваю сделать то, что необходимо, а я никого не уговариваю». Амбиции в этом ребенке бушевали сумасшедшие.

Я задавала себе вопрос: почему в Америке всех, кто учится чему-либо, называют студентами? Мы у себя говорим «ученик», «спортсмен», «фигурист». А там — студент. Я нашла ответ, пусть для себя, но нашла. Ко мне приходят, чтобы я поделилась своими знаниями, естественно, за плату. Моя задача построить урок так, чтобы люди, пришедшие раз, приходили ко мне и завтра, и послезавтра. И вовсе не потому, что у нас есть какие-то взаимные обязательства. Этому человеку у меня интересно, я ему помогаю в решении тех задач, которые он себе поставил. Когда у меня в Москве была специализированная группа, и я собрала этих ребят из разных городов, то на мне висела ответственность за их здоровье, за их питание, за их образование, за оформление их документов. На мне висело столько всего, что это давало мне право называться наставником, второй мамой, как угодно, но в том же смысле.

В Америке Саша Коэн никого из тренеров никогда не будет вспоминать: ни меня, ни Тарасову. Совсем не потому, что она приходила на тренировку и пыталась, как я уже говорила, тренироваться сама в свои десять лет. Замечу, что, несмотря на ангельскую внешность, она была совсем не нежной девочкой. Характер мощнейший. Повзрослев, она научилась его скрывать, а когда была поменьше, не умела притворяться.

Но у меня каталась и другая девочка, Сима Ганаба. Она из Ирана. Симочка младше Саши на год. Причем она уже прыгала все двойные. Недокручивала четверть оборота, но прыгала. Сашка так еще не могла. Я ей говорю: Саша, посмотри, как Сима прыжки делает. Раз сказала, второй. Но когда я в третий раз повторила, она мне ответила: «На следующих соревнованиях Сима мне проиграет». Я удивилась: «Как же она тебе проиграет, у тебя таких прыжков нет, а она уже ими владеет». Но на следующих соревнованиях Сима действительно проиграла. Причем Сима была намного эмоциональнее Саши.

Сима каталась потом в паре с братом, но в семье сложилась тяжелая ситуация. Родители расходились, и нередко детей мама оставляла у меня дома. Мы с ней успели подружиться. Она их прятала в моем доме, так как отец грозил, что украдет их. Я на берегу этого озера до такой степени обжилась, что с людьми, живущими по соседству, находилась в близких отношениях. Хотя я всегда помнила, как Татьяна Анатольевна говорила: никогда не влюбляйтесь в своих учеников, — впрочем, она каждый раз сама нарушала это правило. И Фрэнк Кэрол мне то же самое говорил: «Ира, главное — держать дистанцию». Я ее не очень-то держала в силу многих причин. Но должна сказать, что, проработав в американском Центре десять лет, я ни от одного родителя, ни от одного ученика не слышала никаких претензий. У меня за все время не нашлось ни одного ученика, который оставил бы неоплаченные счета, с чем, кстати сказать, сталкиваются многие тренеры в Америке.

Талантливого ребенка сразу видно. Если человек «нерастянутый», его можно растянуть. Но бывает, приходит ребенок, и нога сама вот так — раз, и взлетает. Как он ее поднял, он и сам не знает. Его природа так одарила.

Опыта у Саши Коэн больше чем достаточно. Но она очень нервная девочка. Меня же больше всего поражало, какая она растянутая. К тому же сильная и мощная. Что давало ей возможность широко кататься при небольшом росте. Говорила я с ней по-английски. Русского она почти не знала. Я заставляла ее растягиваться в движении. Если кто-то меня еще помнит, я же шагала на льду рядом с партнером при большой разнице в росте, у меня шаг был — в шаг Зайцева. Отсюда и появлялась эта мощь и широта. За счет такого шага мы с Зайцевым смотрелись совершенно особенно.

То же самое я все время пыталась привить Саше. Прыжки у нее изначально были мощные, потому что у нее от природы мощный взрыв. Она сильная, но последнее время часто падала. Падала, потому что шла в крутку, а не в высоту, следовательно, мышцы были зажаты. Ей бы сделать вначале какую-нибудь сумасшедшую спираль, чтобы растянуть ноги, а потом уйти на прыжки. Это значит — неправильно составленная программа. А от расположения в ней элементов многое зависит. Почему вдруг стал танцевать Петренко? Совсем не оттого, что он такой танцевальный, просто с возрастом скоростные качества стали теряться. Вот он и перешел на прыжки и танцы. Даже на своей победной Олимпиаде в 1992 году он прыгнет два прыжка, потом потанцует, на месте постоит, и снова выполняет прыжки. Сделает парочку прыжков и опять потанцует-постоит. В этом как раз и наблюдается работа тренерской мысли: как правильно построить программу и сохранить результат ученика.

Если у Жука я все время прыгала аксель в два с половиной оборота, то у Тарасовой в первые годы мы делали двойной аксель только в медленной части. Но однажды я сказала: Таня, меняем порядок, мне этот прыжок нужен в начале. Я уже девушка немолодая, на тренировках то прыгаю, то не прыгаю этот двойной «аксель», но, слава богу, ни разу на соревнованиях его не сорвала. Я специально делала такой подход, чтобы не видеть Зайцева, потому что Зайцев идет по длинной дуге. Я же выстраивала движение так, чтобы на прыжок заходить не со спины, а с поворота. То есть я сперва растягивала мышцы, потому что они у меня быстрые и мощные, — и шла в крутку.

Мне все время хочется рассказать, в каком красивом месте расположен Центр. Много лет подряд я утром еду на работу: солнце поднимается, небо всегда чистое, нет облаков, поскольку мы над облаками. Каток — на высоте две триста, а наш дом был чуть-чуть повыше. Помогала ли высота заниматься фигурным катанием? Помогала, но любая медаль имеет две стороны.

Я как-то раз со своей подругой даже разругалась. Таня Зеленцова, мировая рекордсменка по бегу, мне все время твердила, какую пользу дает работа на высокогорье! Я ей: «Для нас, фигуристов, никакой». — «Не может быть! Вот мы, легкоатлеты!» — «Ты меня спросила, я тебе ответила. Если хочешь подробное объяснение, я тебе скажу: нам такая выносливость не нужна. Нам нужна работа на координацию. Перепада высот мы не изучали и не знаем, сказывается ли он на координации. Нет еще таких разработок.»

На высоте, как правило, кто работает? Лыжники, бегуны, пловцы, и то в подготовительный период. Представители циклических видов спорта. Как наличие всяких аминокислот может сказаться на моей координации? У нас есть скоростная работа, есть силовая работа, но все-таки самое главное — работа на координацию. Этим сильно отличается наша тренировка от занятий в других видах спорта.