Книга Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - Вадим Гольцев

Попробуем разобраться с этим обвинением.

Отдельная бригада генерала Ярушина — это войсковая часть в составе трёх полков, численностью около 500 бойцов в каждом, усиленная артиллерией и пулемётами, подчиняющаяся непосредственно командованию 2-го Сибирского Степного корпуса. Один из полков этой бригады находился на Семиреченском фронте и действовал на Андреевском направлении, другой — охранял тракт Сергиополь-Урджар, третий оставался в Семипалатинске. Таким образом, даже по причине разбросанности полков расстрел всей бригады был невозможен. Весь этот эпизод был сочинён московским следователем Верховного суда Д. Матроном на основе писем недоброжелателей Анненкова в связи с его арестом, вдруг посыпавшихся в советские консульства в Синьцзяне. Убеждённый, что плод его фантазии пройдёт на суде «на ура!», Матрон даже не удосужился (а может быть, и не смог) подкрепить его показаниями надлежаще подготовленных свидетелей. Единственным свидетелем по этому эпизоду, которого обвинению удалось разыскать, стал бывший солдат ярушинской бригады Елфимов. Он рассказал:

— Я был мобилизован в мае 1919 года. Нас погнали на Капальский фронт. Капал мы в первый раз не взяли, а на второй раз он был взят.

Через два-три дня офицеры собрались в церкви (у них там было нечто вроде офицерского собрания). У нас в ярушинской бригаде во всех трёх полках был сговор сделать восстание. Мы, 50 человек, забрали гранаты, оцепили церковь, подпёрли двери и пошли к окнам, чтобы бросить в церковь гранаты. Но тут вдруг мы увидели приготовленные пулемёты. Должно быть, офицеры узнали об этом. Мы испугались и — кто куда! Нас, все три полка, разоружили (всю бригаду) и повели в Уч-Арал в распоряжение Анненкова. Прибыли мы в Уч-Арал, нас выстроили на площади. Все три полка были смешаны. Потом подъехал вот этот человек (показывает на Анненкова) на автомобиле, о чём-то поговорил с генералом (Ярушиным. — В.Г.), который выстраивал нас, и уехал.

Нам объявили, что мы зачисляемся сапёрами. Затем нас разбили на две партии и объявили: в пути для всей дивизии будет невозможно подыскать квартир, а ночевать в степи плохо, поэтому мы и разбиваем вас на две партии.

Первую партию выстроили в колонну и отправили вперёд. В скором времени двинулась и вторая партия, в которой был и я.

Прошли мы немного, вдали показались камыши. Только мы стали подходить, как заметили трупы расстрелянных первой партии. Расстрел был сделан из пулемёта, так как на всех трупах виднелись раны в груди. Пулемётов и пулемётчиков не было видно: они были спрятаны в камышах.

Мы начали разбегаться кто куда, и следовавший за нами отряд набросился на нас и начал рубить направо и налево. На меня один замахнулся шашкой. Здесь я потерял сознание…

Когда я очнулся, вокруг меня всё было завалено трупами. Я ушёл в деревню. В одной избушке старушка вымыла мне руку и перевязала. Пробыл я у неё двое суток.

Мне некуда было деваться, и я пошёл обратно к Анненкову добровольцем.

Через этапную команду меня направили в 5-й полк. Всю дорогу у меня болел правый бок, но я пугался идти в лазарет.

Приехал в полк, и скоро полк пошёл к китайской границе. Нас почему-то не пропустили в Китай, и наши части пошли обратно. Зимой мы молотили у крестьян хлеб и чистили арыки. Потом восстали и перешли к красным…

Личность и поведение этого маленького ростом, тщедушного, робкого, говорившего слабым голосом, постоянно пугливо озиравшегося свидетеля оставляли впечатление его невменяемости, и суд сразу понял это. И действительно, как можно оценить показания этого свидетеля, если они противоречили не только обвинительному заключению, по которому расстрел бригады был произведён в алакульских камышах и в районе реки Эмель, но и объективным данным. Елфимов неправильно называет даже расстояние от Уч-Арала до прибрежных камышей озера Алакуль, которое составляет около 110 километров и которое колонны обречённых не могли бы пройти даже за ночь. А ближе никаких камышей нет!

Если всё-таки принять показания Елфимова о гибели бригады генерала Ярушина под пулемётами и казачьими шашками в алакульских камышах, то каких же 1500 солдат, указанных в обвинительном заключении, гнали на реку Эмель и забивали там суголами? Если допустить, что забитые на реке Эмель — ярушинцы первой группы, то тогда что за трупы видел Елфимов перед камышами? Елфимов показал, что после возвращения от китайской границы полк всю зиму 1920–1921 годов работал у крестьян на молотьбе хлеба и очистке арыков, а весной взбунтовался и перешёл к красным. Но после вытеснения Анненкова в горы красные части заняли Уч-Арал, укрепление Бахты и другие приграничные населённые пункты. В этой обстановке возможность зимовки целого белого полка среди красных войск полностью исключается, и утверждение этого говорит о невменяемости или красного командования, или свидетеля Елфимова, что наиболее вероятно. Да и о какой вменяемости Елфимова, о какой вере его показаниям можно говорить, если тот даже путал, куда он был ранен: то говорил, что в руку, то в правый бок, а, вопреки крестьянским правилам молотить хлеб осенью, а чистить арыки весной, делает всё это зимой.

Но суду нужно было спасать эпизод обвинительного заключения о расстреле бригады. Поэтому он, убедившись в невменяемости свидетеля Елфимова, его показания не исследует и, рассчитывая, что ему удастся получить хотя бы косвенные подтверждения расстрельного эпизода и спасти обвинение, сразу же берётся за Анненкова:

Председатель: — Вы, Анненков, подъезжали к генералу на лошади?

Анненков: — Да, подъезжал!

Председатель: — Какое распоряжение вы давали?

Анненков: — Я отдал распоряжение относительно квартир!

Председатель: — А другие распоряжения давали?

Анненков: — Впоследствии скажу!

В диалог включается гособвинитель:

— Какие директивы вы дали на площади? Помните, вы обещали сказать!

Анненков встаёт, долго молчит и вдруг спрашивает:

— Разрешите спросить, а какие ещё есть показания по этому делу?

Показаний не было, поэтому гособвинитель срывается:

— Это дело не меняет! Отвечайте!

Грубый оклик задел самолюбие Анненкова и его могло понести. Это почувствовала защита и пытается погасить конфликт.

— Анненков заботится, чтобы то, что он сейчас скажет, не узнали свидетели! — оправдывает его защита.

Пытается погасить конфликт и председатель суда. Явно имея в виду гособвинителя, он говорит:

— Анненков имеет право не отвечать! — и, обращаясь к Анненкову: — Вы будете отвечать?

Но Анненков уже выведен из себя и замкнулся:

— Нет!..

Естественно, этот отказ был расценён судом как жест, подтверждающий показания Елфимова, и он, успокоившись, переходит к допросу свидетелей по другим вопросам. Но суду всё-таки пришлось вернуться к этому эпизоду. При допросе ранее служившего в 5-й дивизии и переведённого в артиллерийскую батарею дивизии Анненкова свидетеля Матаганова один из судей спросил: