Книга Здесь покоится наш верховный повелитель - Виктория Холт

– Но это только моя смерть подожжет пороховой склад. А когда я умру, какое мне будет до всего этого дело?

Поэтому он ловил рыбу и прогуливался, делил свое время между Луизой и Нелл, смутно желая, чтобы Луиза вернулась обратно во Францию, и смутно надеясь, что он сможет удовлетворить страстное желание Нелл и сделать ее сыновей маленькими лордами, как ей хотелось.

С приходом нового года при королевском дворе кое-что изменилось.

Небольшая группа всадников под цокот копыт проехала по улицам. Во главе кавалькады, в жакете, в шляпе с плюмажем и в парике, ехала Гортензия Манчини, герцогиня Мазарини. Ее огромные глаза казались черными, но вблизи было видно, что они были такими темно-синими, что напоминали цвет фиалок; волосы ее были цвета воронова крыла, черты лица классические, фигура роскошная. В Европе ее знали как самую красивую женщину в мире, и все, кто ее видел, считали, что это справедливо.

Вместе с ней приехали несколько ее личных слуг – пять мужчин и две женщины, а рядом с ней следовал ее маленький чернокожий паж, готовивший для нее кофе.

Она подъехала к дому леди Елизаветы Харви, вышедшей ее встретить и, приветствовав, сказать, что она необычайно рада ее приезду. Горожане Лондона в тот день ее больше не видели. Но, несмотря на колючий, ледяной ветер, они не разошлись по домам, а стояли и говорили друг другу, что эта женщина, будучи такой красивой, при известной всем репутации короля могла приехать в Англию лишь с одной целью.

Теперь им хотелось увидеть неловкое положение мадам Карвел – так горожане звали Луизу со дня ее приезда в Англию. Они отказывались правильно произносить ее фамилию Керуаль. Для них она была Карвел, и никакой благородный английский титул не мог этого изменить. Жителям Лондона будет приятно увидеть отставку той, кого они называли католической шлюхой.

Вот и опять иностранка, но эта женщина была по крайней мере красавица, и им будет приятно знать, что их короля разлучили с косоглазой французской шпионкой.

Луиза тревожилась. Она считала, что утратила влияние на короля. Она понимала, что ей удавалось его удерживать, главным образом благодаря тому обстоятельству, что ее непросто было соблазнить. И, конечно, она дольше не могла противиться; это могло привести к тому, что король бы обнаружил, насколько невелико его желание обладать ею.

Болезнь, которую она перенесла, не только неблагоприятно сказалась на ее внешности, после нее она стала очень нервной и начала сама себя спрашивать, удастся ли ей когда-нибудь вернуть свое прежнее здоровье. Она растолстела и, хотя король любовно называл ее толстушкой, чувствовала, что это имя не прибавляет ей достоинства. Она начала думать, что, не будь Карл так терпим и заботлив, он давно бы уже ее оставил.

Луиза считала, что он не сделал и половины того, что обещал, и что она должна была убедить его сделать, как это велел ей французский король через Куртэна, французского посла.

Карл, бывало, смотрел на нее с ироничной и будто бы вялой улыбкой и говорил:

– Значит, вы советуете это сделать, толстушка? А, да, ну конечно, я понимаю.

Она часто слышала раскаты его хохота после некоторых реплик Нелл Гвин, а ведь многие из этих реплик имели целью привести ее в замешательство. А теперь вот эта еще весьма встревожившая ее новость: Гортензия Манчини прибыла в Лондон.

В Англии не было ни одного человека, которому она могла бы довериться полностью. Бекингем, ее враг, потерял былое расположение, но надолго ли? Шафтсбери ее ненавидел и хотел бы помешать ее влиянию на короля, потому что он был против католичества и собирался, как доверительно сообщил ей Куртэн, ликвидировать папизм в стране. Очень может быть, что Шафтсбери знал о том секретном положении Дуврского договора относительно намерений короля о вероотступничестве; если это так, то он понимает, что она получила от Людовика инструкцию как можно активнее способствовать обращению короля в последователя католицизма, причем обращение полное и общеизвестное.

Она сильно волновалась, так как за время болезни частично утратила свойственное ей самообладание.

Она решила, что в Англии есть лишь один человек, способный ей помочь, и для нее настало время выполнить те уклончивые обещания, которые она ему давала. Она тщательно оделась. Несмотря на раздавшееся тело, она умела одеться к лицу, обладала таким вкусом и умением держаться, какие редко встречались при английском королевском дворе.

Она послала одну из своих приближенных в апартаменты лорда Данби с посланием, которое следовало передать тайно и в котором говорилось, что она вскоре навестит его и надеется, что он сможет принять ее наедине.

Служанка быстро вернулась с известием, что лорд Данби с нетерпением ждет ее прихода.

Он встретил ее с преувеличенным выражением уважения.

– Для меня большая честь принять вашу милость.

– Надеюсь, что, навестив вас для дружеской беседы, я не слишком посягаю на ваше время.

– Всегда приятно провести время в вашем обществе, – ответил Данби. Он угадал причину ее тревоги: – Я слышал, что к нам прибыла герцогиня-иностранка.

– Это мадам Мазарини… пользующаяся дурной славой при всех королевских дворах Европы.

– Она, вероятно, и к нашему двору прибыла за дурной славой, – лукаво заметил Данби.

Луиза вздрогнула.

– Не сомневаюсь в этом. Если вы знаете что-либо… – начала она.

Данби смотрел на свои ногти.

– Думаю, – сказал он, – что она не хочет жить во дворце, как ваша милость.

– Она приехала, потому что бедна, – продолжала Луиза. – Я слышала, что ее сумасшедший муж быстро промотал все состояние, которое досталось ей от дяди.

– Это так. Она дала понять Его Величеству, что нуждается в соответствующих средствах, чтобы поселиться на Уайтхолле.

Луиза подошла к нему ближе. Она ничего не сказала, но ему было понятно, что она хотела сказать: «Посоветуйте королю не предоставлять ей эти средства. Вы, чей финансовый гений дает вам возможность обогащаться и сокращать расходы других людей, вы, кто смог сбалансировать королевский бюджет, сделаете все от вас зависящее, чтобы эта женщина не получила того, что просит. Вы станете на сторону герцогини Портсмутской, а это означает, что вы будете врагом герцогини Мазарини».

Почему бы нет? – думал Данби. Интрига стимулирует. Разоблачение? Карл никогда не обвинял других за то, что они поддаются искушению, которому он сам не делает попытки сопротивляться…

Он взял ее руку и поцеловал. Когда она позволила задержать свою руку в его руке, он решился.

– Ваша милость, после болезни вы стали еще красивее, – сказал он; он внутренне ликовал, осознав, что она, считавшаяся самой бесстрастной придворной дамой, предлагала себя в обмен на его протекцию.

Он целовал ее грубо, без нежности и уважения. Он привык получать взятки.