Книга Корабль Рима - Джон Стэк

Аттик был поражен простотой идеи, пришедшей ему в голову. Природный скепсис призывал отбросить эту безумную мысль, но логика помогла преодолеть сомнения и еще раз убедиться в верности найденного решения. Аттик бегом бросился к берегу, вызвав удивление матросов в лодке. Обогнав колонну легионеров, он выскочил на пляж, остановился на секунду, чтобы перевести дух. Потом обвел взглядом строительную площадку, но Лентула нигде не увидел. Тогда Аттик вновь побежал, на этот раз к лагерю. Он снова и снова обдумывал пришедшую в голову идею, и его лицо приняло решительное выражение.

ГЛАВА 14

Сципиона опять вырвало от невыносимой вони, которая окружала его в кромешной тьме нижней палубы карфагенской галеры. Тесное пространство его тюрьмы резко отличалось от комнаты в крепости Липары, где консул провел первые две недели плена. Там из окна своей камеры он мог видеть гавань и гибель Классис Романус — не уничтожение, а превращение в карфагенский флот. Шестнадцать из двадцати римских галер вышли целыми из ловушки, пополнив вражеские ряды, и это обстоятельство вызывало жгучий стыд в душе гордого консула. Через две недели карфагеняне были готовы отплыть из Липары. Именно тогда Сципиона вывели из камеры и без объяснений бросили в трюм галеры, обрекая на страдания.

Желудок вновь сжали спазмы; он уже давно был пуст. Сципион с трудом отдышался. Замкнутое пространство, теснота и кромешная тьма грозили свести с ума. Консул собрал всю волю, чтобы противостоять панике, но чувствовал, что мужество покидает его. Ноги болели — потолок высотой пять футов не давал выпрямиться, и ему приходилось либо сидеть на корточках, либо стоять согнувшись, чтобы не опускаться на грязную палубу, кишевшую тараканами и заваленную нечистотами. От помещения для рабов его отделяла тонкая переборка, и консул явственно слышал их стоны и натужный кашель. От этих звуков кровь стыла в жилах.

Сципион точно не знал, сколько времени он провел в трюме — вероятно, около двух недель. Время от времени люк над ним открывался, и тюремщики спускали ему черствый хлеб и солоноватую воду, осыпая насмешками и оскорблениями на незнакомом языке. Первую неделю Сципион старался сохранять внешнее безразличие, чтобы своими страданиями не доставлять радости тюремщикам. Затем им овладели страх и ощущение, что он так и умрет в этой темнице, и тогда от его непокорности не осталось и следа. Слушая неумолчный бой барабана, доносившийся с гребной палубы, Сципион чувствовал, как его решимость постепенно растворяется в темноте трюма.

* * *

Ганнибал Гиско шел в конец гребной палубы к тщательно охраняемому люку в трюм. Он молчал, скользя взглядом по рядам прикованных к веслам рабов. Наблюдавшие за рабами надсмотрщики заметили приближающегося адмирала, и бичи с удвоенной энергией стали опускаться на спины рабов. Людьми двигало не усердие, а страх. Гиско заметил перемену и мысленно улыбнулся. Он с удивлением узнал, что римляне используют в качестве надсмотрщиков своих матросов. Еще много лет назад адмирал приказал поставить на эти должности рабов, набранных из гребцов.

Метод Гиско означал, что, как только эти люди брали в руки бич и наносили первый удар, они становились злейшими врагами для товарищей по несчастью. При малейшем подозрении, что надсмотрщик щадит рабов, его тут же наказывали, возвращая к гребцам. И тогда жизнь бывшего надсмотрщика исчислялась часами — как правило, его убивали во время первого же отдыха, когда он вместе с теми, кого недавно истязал, спускался в трюм под гребной палубой. Эта хитрость значительно повысила эффективность работы надсмотрщиков, заставляя проявлять безжалостность и даже бесчеловечность, и страх показаться мягкими лишь усиливал их жестокость.

Гиско остановился у люка. Охранник отсалютовал и посторонился.

Адмирал выжидал, еще раз осмысливая уже известную информацию. За две последние недели восемнадцать выживших капитанов римских галер под пытками дали показания о строительстве нового флота. Кто-то держался довольно долго, кто-то сломался сразу, кто-то знал больше, кто-то меньше, но все они внесли свой вклад в общую картину.

Римляне планировали построить сто пятьдесят судов, точно таких же, что были захвачены в гавани Липары. Первые двадцать теперь либо уничтожены, либо оказались в руках карфагенян, но основная часть флота еще не спущена на воду. Время развертывания флота неизвестно, но его можно оценить по скорости, с которой римляне построили первые двадцать судов. Впервые услышав об этом, Гиско не поверил. Он лично присутствовал на допросе трех капитанов, которые подтвердили эту информацию. Строительство двадцати галер заняло чуть больше двух недель, а к тому времени, когда суда снялись с якоря, были уже заложены следующие пятьдесят. По имеющейся информации, Рим стремился ускорить работы, и значит, постройка флота близится к завершению.

Гиско также не сомневался, что римлянам известны все подробности ловушки, устроенной в гавани Липары. Начальник его охраны Крон и изменник Димадис не вернулись из Рима. Димадис предал его. Перед отплытием из Липары Гиско исполнил обещание и приказал казнить семью советника — но только после того, как три женщины провели ночь в казармах.

Единственная загадка — имя человека, который возглавит римский флот. Многие капитаны говорили о консуле Гае Дуилии, занимавшем следующую по старшинству должность. Но никто не знал этого человека — ни его прошлого, ни его возможностей. Однако Гиско не сомневался, что тот, кого держали в трюме, старший консул Рима, может сообщить сведения о человеке, с которым скоро придется встретиться в бою.

* * *

Люк над головой неожиданно открылся, и грубые руки подняли Сципиона на гребную палубу галеры. Ноги, которые наконец-то удалось распрямить, свело судорогой, и консул стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. На нижнюю палубу проникало немного света, но после полной темноты трюма Сципиону пришлось закрыть глаза ладонью. Ему тут же завернули руки за спину.

Подняв голову, Сципион увидел перед собой командира карфагенян, того самого, с которым он столкнулся во время боя на борту «Марса». Консул сразу же почувствовал разницу между ними. Карфагенянин стоял прямо, взгляд его был свирепым и уверенным. Сам Сципион мог лишь притворяться. Грязная тога липла к телу, поза сгорбленная и жалкая. Он попытался выпрямиться во весь рост, придать лицу твердость и бросить на своего тюремщика вызывающий взгляд.

Карфагенянин улыбнулся и пошел прочь, а охранники заставили Сципиона следовать за ним по узким трапам в каюту на корме судна. Здесь карфагенянин сел за центральный стол.

— Снимите с него тогу, — приказал Гиско, с отвращением глядя на грязную одежду консула.

Со Сципиона грубо сорвали тогу, но туника под ней была не лучше.

— Оставьте нас, — распорядился адмирал.

Враги остались одни.

— Я требую, чтобы со мной обращались в соответствии с моим рангом, — заявил Сципион, тщетно стараясь, чтобы его слова прозвучали надменно.

— Vae victis: «Горе побежденным», — усмехнулся Гиско, вспомнив слова галльского полководца, произнесенные больше ста лет назад, после того как галлы разграбили Рим. — Садись, римлянин.