Книга Кровавые скалы - Джеймс Джексон

Настал переломный момент, на который надеялся всякий командир и ради которого обучал свои армии и составлял стратегические планы. Мустафа-паша перехватит инициативу не только у неверных, но и у самого адмирала Пиали. Им всем следовало преподать урок, который будет написан кровью и обратится финальным сокрушительным ударом. Через час Сенглеа покорится его воле. К вечеру орден капитулирует, а руины форта будут устланы изрубленными трупами его воинов. Удушливый воздух казался сладким, а людские крики — пением ангелов.

В сопровождении телохранителей-янычар, обнажив саблю, семидесятилетний Мустафа-паша бросился в атаку.

— За мной, братья мои! Убивайте неверных! Настал час победы!

Каждый из ста пятидесяти воинов вставил древко в прилаженную к нагруднику скобу и опустил копье горизонтально. Прибыла кавалерия Мдины. Небольшой отряд был лишь малой частью былой трехсотенной конницы, с тех пор поредевшей в боях и вылазках. Но цель требовала усилий каждого всадника. Впереди, в долине Марсы раскинулся турецкий лагерь — вереница шелковых и холщовых шатров, привязанных лошадей, сваленных в кучу припасов и изредка попадавшихся складов с оружием. Зрелище величественное и пугающее. В стане османов почти не осталось охраны — все воины участвовали в сражении и пытались уничтожить гроссмейстера Ла Валетта и его рыцарей раз и навсегда. Никто из них не мог и представить себе того, что происходило за спиной.

Гарди сидел верхом на Гелиосе и чувствовал, как конь дрожит от волнения. Прошло более двух месяцев с тех пор, как они в последний раз вместе неслись галопом на турок. Воссоединившись, конь и всадник вновь ощутили радость грядущей погони, сладость рискованной жизни. Лучшего места на свете было не найти. Кристиан прикоснулся латной рукавицей к горлу и серебряному крестику, скрытому под зашитыми в бархат стальными пластинами бригантиновой куртки. Другой рукой он хлопнул по рукояти длинного кавалерийского меча. Стоявший рядом брат Марии, Антонио, перекрестился и прошептал молитву.

— Не отрывайся далеко, Антонио. Я не хочу потерять тебя.

— Буду рядом, что бы ни случилось, Кристиан.

— Турки пытались заставить нас поверить, что сегодня орден обречен сгинуть. Но их подвело собственное тщеславие.

— Мы малы числом.

— Зато враг о нас не знает. Лучшей возможности не представится.

— Это твоя заслуга, Кристиан. Если бы ты не настоял, губернатор Мескита не пошел бы на столь огромный риск.

— Надеюсь, я был прав, что настаивал, а он не прогадал, поддавшись.

— Увидим.

Шевалье де Люньи подал знак, и кавалерия пошла вперед единым строем. На фланге Гарди и его мальтийский эскадрон нацелились на скученные ряды шатров, где располагались лазареты. Госпитальеры и островитяне вознамерились преподать сарацинам урок иного обхождения. Шаг сменился рысью, рысь — галопом, а галоп обратился неистовой скачкой, отмерившей последние две сотни ярдов, обозначив незримую грань, за которой пути назад не было.

В облаке пыли, поднятом яростными ударами копыт, сквозь беспорядочную стрельбу перепуганных часовых всадники влетели в лагерь. Стальные клинки мелькали в проходах, срубая головы и перерезая канаты, обрушивая шатры и убивая на месте скот. Воины стали метать горящие факелы. Шатры тут же вспыхнули и погребли под собой извивающихся от боли обитателей — больных и раненых солдат. Некоторым удалось выбраться наружу. Охваченные огнем, они ползли и ковыляли наугад, а затем падали замертво, упокоенные пулями аркебуз и лезвиями мечей. Тучный распорядитель в неудобных тапочках и цветастых одеждах попытался вырваться из окружения конницы. Он закричал, пронзенный копьем между лопаток, и тут же был брошен в общий погребальный костер. За ним последуют многие.

— Атакуйте шатры командиров!

Двигаясь против солнца, затененного облаками пыли и пепла, под крики людей и визг животных кавалерия устремилась дальше. Все, что вставало на ее пути, должно было погибнуть. Гарди заметил фигуру человека, который, выскочив из укрытия, пытался скрыться за завесой дыма. Он оставался на свободе недолго. Едва ощутив команду хозяина, Гелиос бросился в погоню, с неистовым ржанием настигая злополучного беглеца. Еще один пал.

— Кристиан, слева!

— Он мой, Антонио.

Стрела рассекла воздух и вонзилась в щит молодого мальтийского дворянина. Заряжая трясущимися руками следующую стрелу, турецкий лучник увидел, как две его цели вырастают в размерах и стремительно приближаются. Двое ударили одновременно, проткнув сарацина насквозь.

— Наконец-то сопротивление, Антонио!

Гарди указал на малочисленную группу раненых янычар, собиравшихся в строй, чтобы дать последний бой за лазарет. Жалкое зрелище. Одни воины страдали от ужасных ожогов, другим не хватало конечностей. Теперь все они сжимали ятаганы и пики и гордо распевали боевую песнь янычар. Внезапно голоса оборвала яркая вспышка взрывчатого горшочка. Волшебство мавра пригодилось и здесь. Ослепленные сарацины попятились назад. Не успев понять, что происходит, они оказались в кольце кружащей кавалерии, которая разила всех наповал.

— Умоляю, не убивайте этого жеребца.

— Ты бы оценил его жизнь выше собственной?

— А вы нет?

Турецкий мальчик, прислужник или помощник конюшего, покорно смотрел на Гарди печальными глазами. Он держал за уздечку белого арабского жеребца — драгоценного скакуна Мустафы-паши. Гарди стоял перед ним с мечом в руке, а позади нетерпеливо фыркал Гелиос.

— Он великолепен.

— Дар самого султана Сулеймана.

— Передай Мустафе-паше, что теперь его конь в стойле Кристиана Гарди.

— Благодарю, что сохранили ему жизнь.

— Лошади бы нам пригодились. Но придется всех перебить, чтобы заставить сипахов спешиться.

— Убить придется и меня.

— У нас с тобой обмен, а не дуэль, друг мой. Спрячься среди убитых. Они тебя прикроют.

Кристиана звал Антонио. Гарди взял поводья и увел скакуна. Разразившаяся вокруг резня приближалась к скорбному финалу. Ловили последних беглецов, поджигали оставшиеся склады. Кристиан запрыгнул в седло и оглядел разоренный лагерь. Марса превратилась в кипящий кровавый котел.

— Кристиан, мы потрудились на славу.

— Или на позор.

Мимо, пришпоривая лошадь, пронесся всадник.

— Язычники отступают!

Сработало.

На некоторое время Мустафа-паша лишился дара речи. Главнокомандующий бродил среди горящих обломков, погруженный в раздумья, не в силах осмыслить произошедшую катастрофу. Время от времени он останавливался, разглядывая туши волов, изрубленных лошадей с перерезанными сухожилиями, тлеющие угли шатров. Воистину за спесью следовало возмездие. Он был так близок к триумфу, уже вкушал аромат славы, поднявшись на разрушенную башню Сент-Микаэля, откуда жадно взирал на противоположную сторону полуострова. Победа была у него в руках, сидела на раскрытой ладони. Но судьба и вражеские всадники, словно сговорившись, отняли ее. Вместо трупов гарнизона Сенглеа Мустафа-паша вдыхал гарь собственного лагеря. Вместо того чтобы лизать пятки христиан, пламя сожгло его порох, погубило всех больных и раненых воинов. Неверные были на последнем издыхании. Но сейчас труднее всего дышалось ему.