Книга По ту сторону жизни - Александр Чиненков

Он замолчал, а Быстрицкий прошептал взволнованно:

— Что ещё? Что вы этим хотели сказать?

— Вас не хотели убивать, — вздохнул, отвечая, сыщик. — Вам таким образом дали понять, что следующий раз будет последним. Не уедете из страны — будете здесь похоронены.

Быстрицкий прикрыл глаза руками. Дыхание его участилось. Но через несколько минут он справился с приступом слабости:

— Я здесь имею дела с порядочными людьми, и не в их интересах ликвидировать меня.

Сыщик промолчал и на его сделавшемся каменном лице не дрогнул ни один мускул.

Не услышав ответа, замолчал и Быстрицкий. Он весь напрягся, думая о чём-то своём.

— А может и такое быть, что кто-то не хочет, чтобы я заключил сделку, ради которой приехал? — предположил он вдруг, туманно глядя на сыщика.

— Это предположение вполне годится для версии, — кивнул тот.

— А я склонен считать, что это не версия, а истина! — оживился Быстрицкий. — Кто-то хочет помешать заключению сделки и ликвидировать меня. Корнея Бадалова они уже уничтожили, а меня…

— А вас они оставили в живых для того, чтобы…

Он осёкся и замолчал, так как открылась дверь палаты и вошёл дон Диего. В лёгком светлом костюме, с белой шляпой на голове, он подошёл к кровати и уселся на стул, который услужливо освободил для него вскочивший сыщик.

Быстрицкий зажмурился. Его лицо стало белым как мел.

— Да, это я, — усмехнулся дон Диего. — Можешь тереть глаза сколько хочешь, но я не исчезну.

— Я всё понял, — упавшим голосом прошептал Быстрицкий. — Это вы организовали на нас охоту и…

Дон Диего прервал его выразительным жестом:

— Вы заслужили то, как я с вами поступил, мерзавцы. Я знаю, что это вы организовали убийство моего брата, и воздал вам должное «по заслугам». Да, твоего напарника приказал убить я, а тебя… Тебя оставили живым неслучайно. На тебя у меня другие виды!

— Вот даже как? — У Быстрицкого вытянулось лицо. — Вы решили меня до смерти замучить?

— Выйди! — глянув на притихшего сыщика, распорядился дон Диего и перевёл на Быстрицкого тяжёлый взгляд. — Я не таю на тебя зла за убийство Митрофана. Он был так себе, жалкий человечишка! Мот и кутила был моим братом, к тому же редкий козёл. Когда-то давно отец оставил ему приличное состояние, и он промотал его. Я удивлялся, как он умудрился обзавестись ещё большим состоянием и сохранил его. Да, мы не любили друг друга никогда и старались не видеться. Но больше всего я был удивлён, когда меня известили о его трагической смерти и об оставленном на моё имя завещании!

— Так что, вы тоже носили фамилию Бурматов? — уловив паузу, задал мучавший его вопрос Быстрицкий.

— Тебя это не касается, — насупился дон Диего. — В отличие от Митрофана, царство ему небесное, я более трезво смотрю на жизнь. Так вот, у меня есть интерес к бурно развивающейся Германии, и я готов перевезти туда груз!

— Тогда в чём же дело? — округлил глаза и обрадовался Быстрицкий. — Считайте, что мы уже договорились.

— Нет, так считать рано, — возразил дон Диего. — Ты уже пытался меня обмануть байками о несостоятельности завещания, и я тебе не верю! Если хочешь жить, будешь играть по моим правилам! Не хочешь, тебе не выйти отсюда живым!

Быстрицкий в задумчивости провёл ладонями по щекам и, видимо, приняв решение, поинтересовался:

— А что за правила, которые вы собираетесь мне предложить?

— Об этом поговорим позже, — поморщился дон Диего. — Если согласен, то говори прямо сейчас, если нет…

— Да, я согласен, — поспешил с ответом Быстрицкий. — Только скажите хотя бы то, какие интересы у вас в Германии?

— В отличие от брата я люто ненавижу СССР, — сузив глаза, сквозь зубы процедил дон Диего. — Я хочу наладить большие прочные связи с Германией и всеми силами помогать ей, если она объявит Стране Советов войну!

— Господи, да в чём же дело? — обрадовался Быстрицкий, краснея от возбуждения. — Организация патриотов, которую я представляю, вынашивает такие же цели.

— Я уже осведомлён об этом достаточно хорошо, — ухмыльнулся дон Диего, — только не хочу иметь с «патриотами» никаких дел. Вы уже проиграли всё, что можно, и в этом я согласен со своим покойным братом. Вам не нужна Россия и её благополучие, вам не нужен никто! Вам нужны только деньги, которые вы привыкли выкачивать из богатых простофиль, прикрываясь «высокими идеями». Короче, для сближения с Германией я решил вести свою игру. И я лично приму участие в перевозке теперь уже на моих баржах моей нефти в эту страну!

— Хорошо, пусть будет так, — вздохнул облегчённо Быстрицкий. — Вы уже назначили срок для «похода»?

— Нет, сроки пока ещё под вопросом, — поморщился дон Диего. — Не забывай, что мне ещё надо полностью вступить в права наследства, а на это потребуется некоторое время.

— Но-о-о… Как говорится, ложка хороша к обеду? — насторожился Быстрицкий. — Любая затяжка может негативно…

— Брось, не говори ерунду, — отмахнулся дон Диего. — «Деятели» из вашей банды недобитков думают так, а я мыслю иначе. К тому же мне ещё необходимо перезаключить договор на закупку зерна с СССР!

— Тогда на подготовку акции уйдёт уйма времени?

— И что с того? Нам спешить некуда, Германия ещё не воюет с Россией.

— А я? — наконец-то вспомнил о себе Быстрицкий. — Какова моя роль в вашей игре?

— Не спеши, скоро всё узнаешь, — сказал, поднимаясь, дон Диего. — Нам пора… Наша беседа затянулась, — он повернулся к двери и негромко крикнул. — Эй, амиго, забирайте!

В комнату вошли два крепких парня и, не церемонясь, переложили на носилки Быстрицкого.

— Господа, полегче! — запротестовал он, морщась от боли. — Я же раненый и нахожусь в больнице. Моё состояние может ухудшиться и…

— Ничего, не рассыплешься, — пропуская мимо себя носилки, буркнул дон Диего. — У меня ты получишь больший уход, чем в этом гадюшнике, и скоро поправишься, будь уверен!

* * *

«И всё-таки дон Диего не Митрофан, как ни крути, хотя похож очень, — думал Быстрицкий, глядя в потолок. — Небо и земля… Того можно было легко обвести вокруг пальца, а этот сам себе на уме. Казалось бы, родные братья и похожи как две капли воды, но это только внешне. Внутренне же они совершенно разные люди! Митрофан легко бы угодил в ловушку, которую я ему приготовил, а этот… Этот сам легко загнал меня в угол…»

Быстрицкий отвлёкся от мыслей о хозяине фазенды и внимательно осмотрел комнату, в которой находился, и ничего интересного не увидел.

Одно окно, обращённое на восток, было заложено, другое — большое, в северном конце комнаты, смотрело на плоскую крышу первого этажа и в огромный двор. Кирпичный камин был мал для такой комнаты, стенные шкафы чересчур узки и глубоки. Быстрицкий чувствовал себя неуютно. Комната казалась ему не яркой и приветливой, а сумрачной, суровой, начисто лишённой очарования.