Книга Париж.ru - Елена Арсеньева

Лера бежала со всех ног, сначала едва дыша нестолько от скорости, сколько от страха, но постепенно спокойствие, царившеевокруг, начало оказывать свое очаровывающее, целительное действие. Под этимпросторным небом, среди этой сияющей зелени любая опасность казалась почтинереальной. Да, конечно, ей не повезло. Попались какие-то безумные маньяки сглазами, как у одного из кандидатов на пост нижегородского мэра... Ихинтересовал только секс, а ничто иное. Но определенно ей померещилось слово«рюс» – русская. Наверное, они кричали не рюс, а рус! Не русская телка, арыжая. Правда, у нее волосы темно-русые, но на солнце отливают медной рыжиной.Или вообще этот усатый назвал ее «пюс»: малышка. Очень даже мило, верно? Исовсем не страшно... Кстати, слово «пюс» имеет еще одно значение – блоха.Знаменитый Блошиный рынок – Марше́ Пюс. Французы иногда называют ласковосвоих дочек: «Ма пети пюс – моя маленькая блошка». Очень мило. Так блоха онавсе-таки или телка? Не суть важно. Конечно, усатый крикнул «пюс» или «рюс». АЛере просто почудилось бог знает что. Национальная гордость великороссов покоюне дает.

Ох, и глупо же она себя вела. И вид сейчас,конечно... Надо бы как-нибудь прийти в себя, а то прибежит в Мулен такая –глаза на лбу. А там, возможно, уже появился Жерар. А если даже его нет, тоопределенно проснулись остальные.

 

Однако из «остальных» проснулся только Алекс.Лера нашла его во дворе. С влажными после душа волосами, в свежей рубашке, насей раз не зеленой, а бледно-желтой, сказочно идущей к его янтарным глазам ирыжеватым – вот уж правда что рус! – волосам, он сидел на краю круглогоколодца (каменные бока отшлифованы временем и поросли бледно-зеленым мохом) и скаким-то молитвенно-восторженным выражением озирал стены дома. Со стороны двораони не были изуродованы штукатуркой и краской и выглядели именно так, какдолжен выглядеть памятник архитектуры XIV века.

– Знаете, я не только ничего подобного вжизни не видел, но даже не представлял, что такое бывает! – оглянулся онна Леру. – Смотришь на все на это – и думаешь: а может, и правда, все, чтони делается, делается к лучшему?

– Это вы о чем?

Алекс словно спохватился:

– Да так, ни о чем. Глупости все это, необращайте внимания. А там что, за калиткой?

– Там сад. Вернее, джунгли. Между прочим,я обещала Николь собрать там мирабель. Поможете?

– А что такое мирабель?

– Слива такая. Мелкая, желтая. Варенье изнее удивительное получается.

– Без косточек? – обрадовался Алекс.

– Ну... а кто будет чистить?

– Я! Ужасно люблю чистить вишню и сливудля варенья.

– Что, серьезно? Ну, тогда договорились.Поможете мне и собирать, и чистить. Только я сначала в душ, хорошо?

– Конечно. А вы что, бегали?

– Ага.

Лера подавила мгновенное побуждение рассказатьему о пугающем случае. Не хотелось портить настроение. И вспоминать о такойгадости не хотелось. Куда приятнее было унести с собой воспоминание о егоянтарных глазах, о том, как он смотрел на нее, на лямки топика, врезавшиеся вплечи, на грудь, обрисованную мягкой, влажной от пота тканью. Не просто таксмотрел, а... как-то так!

Наверху, выбравшись из ванны и вытираясь, онане утерпела – глянула в окно. Алекс все так же сидел на краю колодца итаращился вверх. Их глаза встретились, и Лера покрепче прижала к грудиполотенце. Отшатнулась, но тут же пожалела, что не опустила полотенце. Пусть быпосмотрел...

Пусть бы посмотрел?! Да что это с нейпроисходит? Что делается?!

Теперь немножко страшно стало идти с ним всад. Нет, конечно, не его проснувшихся мужских инстинктов она боялась. Своихсобственных. Женских!

Но отступать уже было глупо. Поэтому онаупаковалась в джинсы, рубашку с длинными рукавами, да еще и дождевик надела.Второй дождевик внизу – под лестницей их висело несколько – прихватила дляАлекса:

– Наденьте. Говорю же, там натуральныйджангл. Исцарапаетесь совершенно. Ну, пошли?

– Пошли. А наши голубки еще спят?

– Спят. Надо думать, они не скоровстанут.

– Очень на это надеюсь.

Вот и ломай голову над тем, к чему этосказано. Ломай голову над тем, что за странное выражение в янтарных глазах.Настороженное? Ждущее?

Лера прихватила корзинку, шест – сбивать сливыс верхних веток – и большой-пребольшой ржавый ключ, который еще вчера показалаей Николь. Этим ключом следовало отпереть огромный ржавый замок, висевший натяжелой ржавой цепи, которая кое-как скрепляла замшелые планки старой-престаройкалитки. Она со скрипом поворачивалась на ржавых петлях. Все правильно, именноза такой калиткой и должен был таиться сад, заросший настолько, что шаг вправо,шаг влево от тропинки приравнивался к подвигу первопроходца. Деревья обвитыплющом до такой степени, что сразу не определишь, какой они породы. Да, по этойтраве не пройдешь босиком. Кругом крапива, крапивища. Сливы собираешь в ней,словно на минном поле. Одно хорошо: комаров нет. В эту пору в Нижнем они заживосъедают...

А вот полянка без крапивы. Трава высокая, всяв мелком сиреневом цвету. Лаванда, что ли?! А пахнет-то как!

Корзинка наполнялась медленно. Не то чтобыАлекс очень неловко орудовал шестом, а Лера неуклюже подбирала сливы. Но как-тотак получалось, что они беспрестанно обменивались взглядами, и постепенновзгляды эти становились все более долгими, а промежутки между ними – короче икороче. Наконец вышло так, что Лера просто не смогла нагнуться за очереднойроссыпью мирабели. Нет, не потому, что так уж не хотелось. Просто зацепиласьпоясом дождевика за какую-то колючку и застыла – ни тпру ни ну.

Насторожилась, ощущая, как насторожилось всевокруг. Деревья, чудилось, смотрели на нее – смотрели выжидающе. А солнце,наоборот, зашло за их вершины, чтобы не смущать своим взглядом, чтобы непялиться откровенно, а подглядывать.

За чем подглядывать? Чего они все – солнце идеревья – ждут? Почему так сильно пахнет лаванда? Что сейчас произойдет?

Лера замерла, пойманная не только поясомдождевика.

Алекс подошел сзади, отцепил плащ. Но потомзачем-то потянул на себя его раскрывшиеся полы и тянул до тех пор, покадождевик не соскользнул в траву. Лера удивилась, зачем он это делает, хотелаобернуться, но не смогла: Алекс обхватил ее сзади, уткнулся в шею, медленноводил губами от плеча к уху. Руки его накрыли ее груди, пощипывали соски. Онприжался к ней всем телом, и то, что Лера чувствовала, заставило ее задрожать.