Книга Рекс - Алекс Орлов

— Полина!

— Э-э… Слушаю вас, сэр! — отозвалась руководительница его восточного офиса, где он сейчас находился.

— Где там Лонжерон?! Давай его сюда, немедленно!

— Э-э… Прошу прощения, сэр, Лонжерон работает в западном офисе.

— А у нас какой? Ну давай здешнего аналитика, как его там?

— Марженталь, сэр!

— Зови его, — кивнул Юргенсон, затем снова щелкнул зажигалкой и, прикурив сигару, прошелся по комнате.

— Ах да, она же не Полина! — вспомнил Юргенсон. — Она — Ангелина, а Полина у меня в западном офисе.

Расхаживая по комнате и пуская к потолку дым, Юргенсон поглядывал на Флетчера, который начал превращаться для него в проблему. Слишком уж болезненно начальник охраны реагировал на возвышение Каррота и Свенсона. Еще недавно он мог сровнять их с землей, а теперь они получали приказы лично от хозяина.

«Придется принимать меры…» — подумал Юргенсон, и тут в дверь постучали.

— Входи уже — время дорого! — подогнал аналитика Юргенсон, и тот вошел, кланяясь и теребя полу кургузого пиджачка.

Это был Давид Марженталь, выпускник столичной бизнес-школы, которую закончил с отличием. Этот парень достался Юргенсону недешево, да и теперь получал немалое жалованье, однако ходил в потертом костюме и странного вида очках.

— Так, приятель, у меня к тебе такой вопрос, — продолжая мерить комнату шагами, произнес Юргенсон.

Марженталь снова поклонился.

— Какая связь между банком «Кроталь» и действиями брокеров из «Тинко», которые скупают сельскохозяйственные компании?

Услышав знакомые термины и поняв вопрос, Марженталь распрямился и даже, как показалось Юргенсону, стал выше ростом.

— «Кроталь», сэр, представитель банков — держателей «старых денег», то есть капиталов, передающихся уже не в первом поколении. А «Тинко» обычно занимается перемещением массивов акций в стратегических целях своего владельца — Джона Камерона. Видимо, сейчас он оказывает услугу кому-то из держателей капиталов «Кроталя», чтобы таким образом прикрыть интерес профильного участника рынка.

— Ты давай-ка излагай попонятней…

— Джону Камерону, сэр, никакие сельскохозяйственные акции не нужны, он специализируется на захвате и недружественном поглощении компаний с последующей перепродажей. А «Тинко» — его разведывательная служба на рынке акций, как волк выискивающая слабеющую компанию, из которой что-то можно выжать.

— То есть они сейчас выполняют не свою работу.

— Не свою, сэр. Они сейчас работают в интересах кого-то из крупных вкладчиков «Кроталя».

— Понятно. Назови, кого знаешь.

— Стиллберги, Фишманы, Стоккер, Браун и Северин. Хотел бы заметить, что у Стоккера на руках несколько химических и фармацевтических предприятий, а «Тинко» скупает не просто сельскохозяйственные акции, а производителей черномасличных культур, используемых для производства лекарств, косметики и технических масел.

— Молодец, Марженталь, можешь быть свободен, — сказал Юргенсон, и, когда эксперт, откланявшись, ушел, Юргенсон посмотрел на Флетчера и сказал:

— Слышал, что малой говорил?

— Стоккер, сэр. Тут и думать нечего. Камерон замутил с ним какие-то дела.

— Это понятно, Флетчер, но ты скажи, что это за дела?

Юргенсон положил сигару в пепельницу и накрыл специальной крышкой, чтобы она потухла.

— Что мы знаем о Стоккере?

— Лихой политик с большими деньгами. Министров может покупать, как пирожки в забегаловке.

— Правильно, а еще он законы может печь, как пирожки, а, Флетчер?

— Может, сэр. В палате представителей он босс.

— Босс, — кивнул Юргенсон. — А кто такой Камерон?

— Акула, сэр. Крупная. Такая нападет из глубины.

— Чтобы не видно было, — согласился Юргенсон, невольно представляя себе кадры из какой-то передачи про подводный мир. — Капиталов у него чуть меньше, чем у Стоккера, значит, если он полез в мелочовку вроде игровых точек на побережье, то думает, что из этого что-то вырастет.

— Мы еще точно не знаем, сэр, Камерон ли захватил точки Рутберга.

— Да все мы знаем, — отмахнулся Юргенсон. — Нам же не в суд с этим идти, это там закорючки важны, а здесь главное — чутье. И оно подсказывает мне, что там подсуетились люди Камерона, который рассчитывает на скорый рост нелегальных точек. Что из этого следует, Флетчер?

— Что они скоро станут легальными с помощью Густава Стоккера, босса палаты представителей.

— Правильно мыслишь, — сказал Юргенсон. — И как только это случится, мои точки станут главной мишенью Джона Камерона.

«А потом и все остальное барахло», — добавил он мысленно, понимая, что Камерон, прихватив добычу, ее не отпустит, пока не обглодает до косточек. С точки зрения бизнеса это было очень правильно.

— Как думаешь, война будет?

— Будет, сэр. Но начнется она с переговоров.

— Знаю. Сначала он предложит поговорить, похлопает меня по плечу, чтобы я подумал, будто мы теперь друзья.

— Прошу прощения, сэр, но если он настолько сильнее вас, почему бы ему не решить все одним ударом?

Юргенсон усмехнулся и посмотрел в пол. Его слегка покоробили слова начальника охраны, хотя тот не сказал ничего особенного.

— Думаю, он привык воевать с теми, кого понимает. Он умеет говорить с министрами, он ладит с богачами вроде Стоккера, он знает, чего ожидать от «белых воротничков». А люди вроде меня для него грязные варвары. Он не знает, чего можно ожидать от деревенского громилы, вот и не торопится — хочет обойтись без скандалов и промахов.

78

Робин, Торнтон и аналитик Макуин стояли не шевелясь, пока Камерон самолично «кормил» огонь в огромном камине.

Получая тонкие, сухие лучинки, пламя вздрагивало и пожирало их с характерным треском. На худощавом лице Камерона отражались сполохи пламени, и он улыбался, как будто имел дело с живым существом.

Камерон редко зажигал камин, но иногда остро в этом нуждался, поэтому в качестве мер безопасности продукты сгорания прогонялись через специальный охладитель и фильтр, чтобы по тепловому следу и конфигурации трубы снаружи нельзя было вычислить кабинет хозяина.

— Итак, Торнтон, что у нас там за клуб авиамоделистов, вам удалось выяснить?

— Пока нет, сэр, но два направления мы уже отработали.

— Что за направления?

— Первое касалось Джеймса Гастера. Он не мог заниматься подобными делами, поскольку наши люди все же настигли его тогда — пять лет назад.

— Но ведь вы говорили, что неясно, выжил он или нет, — напомнил Камерон, возвращаясь к огромному письменному столу.