Книга Даже ведьмы умеют плакать - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встал я в тот день в шесть утра, поэтому на борту после завтрака сразу уснул.
В неудобном аэрофлотовском кресле мне приснился странный сон – один из тех, что не перескажешь словами. Я мог бы его нарисовать – если бы был сюрреалистом в духе Дали.
Снилось мне, что мы – я и Лиза – являем собой некое единое целое. (Но в нашей целости не было ничего сексуального – только золотистый отблеск огромной нежности.) Мы вместе с нею находимся в какой-то прохладной пустыне. А рядом с нами парят в воздухе две колбочки, соединенные резиновой перемычкой: точь-в-точь сообщающиеся сосуды, как мы изучали их на школьной физике. И эти колбочки тоже – словно часть нас с Лизой. Они – вроде индикатора наших отношений, что ли.
Но, странное дело, по законам физики уровень жидкости в сообщающихся сосудах должен быть равным, однако в моем сне один сосуд был заполнен до краев, а другой – почти пуст. И Лиза вроде бы говорит мне, с печальной укоризной… (Хотя как она могла мне говорить – ведь мы же с ней составляли во сне единое целое?) «Почему ты не…?» – говорит она. А что «не» – не слышно или непонятно.
И тут по пустыне к нам со страшной скоростью приближается «Порше» – тот самый, что чуть не въехал в мою машину в наш последний день в Вене. Во сне столкновение с ним казалось мне неминуемым, и, чтобы избежать его, я вздрогнул и проснулся…
А за долю секунды до того, как проснуться, на грани полусна-полуяви, мне вдруг пришла в голову разгадка своего видения – хотя на самом деле эта разгадка была не чем иным, как продолжением моего сна. Итак: Лиза оказалась рядом со мной в Вене в тот тревожный день, когда мне угрожала опасность. А теперь у меня все хорошо. Более того – очень хорошо. Меня, наконец, признали и заплатили мне большие деньги. И почему-то мой успех означал, что, по закону сообщающихся сосудов, сейчас плохо – ей. И, значит, я должен быть рядом с нею.
Я окончательно проснулся и глянул в иллюминатор. От спанья в одежде, в неудобной позе, всему телу было неуютно.
Самолет снижался. Лайнер шел параллельно Кольцевой дороге, неуклонно приближаясь к Шереметьеву. Внизу разворачивалась панорама Москвы. Над весенним городом сияло ослепительное солнце. Столица видна была под нами вместе со всеми своими прелестями: Останкинской башней, университетом, другими высотками. Лучами к центру пролегали проспекты. Над миллионами домов висело сероватое облако смога. Где-то вдали, за крышами, в центре города самоварным золотом блистал купол Христа Спасителя.
Я понял, что уже соскучился по Москве. Но еще больше я скучал по
Лизе.
Разница во времени съела из моей жизни два часа. Пока я отстоял в очереди на паспортном контроле и получил багаж, было уже полшестого.
Зверь-таксист согласился везти меня за тридцать евро. Когда я сел в машину, то достал визитную карточку, на которой Лиза доверчиво написала свой домашний адрес, и сказал: «Едем в Новокосино».
Кольцевая дорога тащилась еле-еле, не быстрей тридцати километров в час, и возле Лизиного дома я оказался только в половине восьмого. Наверное, она уже пришла с работы, наивно загадывал я. Впрочем, она могла отправиться после службы куда угодно, от магазинов до боулинга. Не дожидаясь лифта, я взлетел на третий этаж.
Нетерпеливо позвонил. Из-за двери раздалось шарканье, потом дребезжащий старческий голос:
– Кто здесь?
– Это знакомый Лизы.
– Хм. А как вас зовут?
– Евгений.
– Вы из Вены приехали?
– Да.
«Выходит, Лиза рассказывала обо мне своей бабушке. Что это значит? Что у меня есть шансы?»
Дверь отворилась, и на пороге обнаружилась старушка с тщательно завитыми седыми букольками. Живые веселые глаза с интересом осматривали меня. Она выглядела точь-в-точь как ухоженные австрийские бабульки.
– Проходите, Женя, – пригласила она. – Лизы пока нет дома, но, я думаю, она скоро придет.
Я вошел в прихожую.
– Можете не разуваться. – Но я все равно скинул туфли. – Пойдемте на кухню, я угощу вас чаем.
В прихожую из комнаты вышел кот, подозрительно посмотрел на меня. Я подумал, что мне надо понравиться не только самой Лизе, но и ее бабушке и коту.
– Кыс-кыс-кыс, Пират, – лживо проговорил я, очень кстати вспомнив его имя. Пират, не обращая внимания на заигрывания, отвернулся и важно пошагал за бабулей на кухню. Я пошлепал следом.
– Скажите, Женя, – неожиданно обернулась ко мне бабушка, включив чайник, – а вы в Вене на могиле Фрейда были?
– Фрейда? Но он, по-моему, похоронен в Англии. Он бежал из Австрии от фашистов.
– Ах, да, что это я… Видите, начинается настоящий склероз… А, простите за любопытство, в квартире Фрейда вы бывали? Там сейчас музей.
– Нет, – покачал я головой. – Просто проходил мимо. Смотрел на дом.
Я не стал говорить старушке, что тогда пожалел пять евро. Неделю назад я был сущим бедняком, не то что сейчас.
– И как?
– Дом как дом, – пожал я плечами. – Югенд-стиль, или арт-нуво, или модерн, начало двадцатого века.
– А вы ведь, Женя, художник?
– Да.
И в этот момент, по какой-то странной ассоциации – то ли с Фрейдом, то ли с моим брошенным в особняке в Бадене натюрмортом, – я вспомнил, что допустил ужасную оплошность: не купил цветы. Ни бабушке, ни даже Лизе. Вот остолоп! Я охнул и проговорил:
– Извините, я кое-что забыл. Я вас на пять минут покину.
– Что-нибудь случилось, Женя? – озабоченно спросила старушка.
– Нет-нет, ничего особенного.
Бабушка оказалась настолько благовоспитанной, что не стала пытать меня, куда это я вдруг сорвался. А может, все поняла. Я надел туфли и выбежал из квартиры.
Когда я вышел на улицу, весенние сумерки уже исподволь опускались на столицу. Над горизонтом, над крышами зажглась звезда Марс. Почему-то сейчас – от высокого темного неба, что ли? – казалось, что скоро и в Россию тоже придет настоящая весна.
Отойдя от парадного метров двадцать, я зачем-то оглянулся. Оглянулся – и увидел: с противоположной стороны двора к своему подъезду подходит Лиза. В сумерках было не разглядеть ее лица, но я узнал ее походку и фигуру. Я хотел окликнуть ее – но в этот момент она открыла дверь подъезда и исчезла за ней.
И тут произошло странное: от серой машины следом за ней к парадному метнулась черная, угрожающая мужская тень. Сердце у меня тревожно сжалось. Черный человек исчез вслед за Лизой внутри подъезда. Он бежал. И бежал он – за ней. От всей его суровой фигуры исходила явная угроза.
Я метнулся назад к подъезду. Я мчался изо всех сил. Не думая ни о чем. Меня вел инстинкт. Инстинкт, безошибочно подсказывающий мне: Лизе что-то угрожает.
